Клык на холодец

Кусты словно опоясались вспышками – оттуда били, по меньшей мере, десяток стволов. Такого шквала свинца не выдержали даже твари Эремана. Пули и снопы картечи вырывали куски немёртвой плоти, срезали конечности, крошили челюсти, но чупакабры всё равно пытались ползти, на глазах истаивая коптящим пламенем, но не издавая во время аутодафе ни единого звука. Последняя тварь замерла буквально в метре от огнемётчика – тот попятился, глухо матюкнулся в маску и поднял свою трубу. Новая волна жидкого огня плеснула на зомби, но этого уже не требовалось – одна за другой три скособоченные фигуры беззвучно повалились на землю, да так и остались дотлевать грудами вонючего тряпья, на которые кто-то плеснул солярки и бросил спичку.

Виктор наблюдал за побоищем, не в силах шевельнуться. Он видел, как с воплями разбегались грачёвцы, как высыпавшие из кустов парни в кожанках и штормовках принялись сноровисто вязать охранников. Как «гестаповец», вскинувший, было, свой АКСУ, покатился на землю под грузом кудлатой рыже-бурой туши, обрушившейся ему на спину – и замер, уткнувшись лицом в траву, затылком ощущая жаркое собачье дыхание.

Он даже не заметил, кто разрезал стяжки – просто в какой-то момент они стали свободны. Виктор, разминая омертвевшие кисти, потянулся к дробовику, оброненному одним из охранников. Схватка к тому времени сошла на нет – нападавшие закончили вязать пленных и вспомнили о «партизанах». Им совали фляги, осторожно хлопали по спине, помогали снять гимнастёрки и наскоро перевязать раны. Вокруг царила деловитая суета, и только огнемётчик – тот, в кожаном плаще и вермахтовской каске – торчал возле своей тележки. Идиотскую маску с «консервами» он снял, и скалился на весь свет довольной улыбкой.

– Чего застыли? Порченый убегает!

Виктор поднял голову – и его словно током пронзило. Из густой листвы смотрело лицо дочери, Яськи, Ярославы, Славки, любимое, знакомое до мельчайшей чёрточки – только почему-то нежно- зелёное, с яркими изумрудиками на месте родных карих глаз.

– Не стой столбом, папаша! Уйдёт ведь, гад!

Сработал вбитый бесчисленными тренировками и боевыми операциями инстинкт. Виктор подхватил с травы дробовик – чёрт, не успел проверить, заряжен ли… – и кинулся вслед за мелькающим в ветвях беличьим хвостом.

Порченого он догнал только за околицей Грачёвки. Длинный плащ путался у друида в ногах – не будь его, злодей, пожалуй, сумел бы уйти от избитого, вымотанного до предела преследователя. Капюшона, однако, не откинул и злобно шипел из черноты, осыпая врага проклятиями на незнакомом языке.

Виктор вскинул дробовик, лязгнул затвором.

– Не стреляй! Живым его надо, живым!

Он машинально выполнил и эту команду – перехватил оружие в положение для штыкового боя и мягко, на полусогнутых, двинулся на противника. Тот издал змеиное шипение и шагнул навстречу, вскидывая посох.

«… хочешь снова поиграться с колючками? Нет, брат Порченый, на этот раз – не успеть…»

Обманный выпад стволом в грудь, подшаг вперёд – и уставной «коротким бей» слева, в чёрный капюшон.

«…ах, ты ж…»

Приклад со стуком ударился в подставленный посох.

«… а друид-то могёт… а если так?..»

Шаг назад, поднырнуть под ответный «мах сбоку в голову» посохом. Ещё один «коротким коли», на этот раз обманный – и завершающий атаку удар ногой в промежность. Берцем, конечно, вышло бы убедительней – но и босая ступня произвела должный эффект. Друид взвыл от боли и сложился, как перочинный ножик. Обеими руками – высохшими, коричневыми, словно куриные лапки – он держался за пострадавшее место.

Виктор перехватил помпу и протянул руку к капюшону.

– Сейчас глянем, что ты там прячешь, Палпатин недоделанный…

И пронзительный вопль Яськи:

– Отец, берегись!..

Бронзовый взблеск гранёной иглы, вынырнувшей из рукояти посоха. И взмах птичьей лапки – опасный, точно нацеленный, но слишком медленный, чтобы достичь цели.

Левая рука уверенно перехватывает на взмахе змеиное жало, острая боль в распластанной ладони… не беда, шрам вдоль «линии жизни» – это не пропоротая печень, с ним можно жить…

…но почему подкашиваются внезапно сделавшиеся ватными колени? Почему руку и грудь раздирает волна мертвящего холода, расползающаяся от пустяковой, в общем-то, раны?..

– Дурак! Ножи друидов отравлены!..

Ледяные когти стискивают диафрагму, тугой обруч сдавливает гортань, перекрывая последнюю струйку воздуха.

Тьма.

XXXII

– Видал? – Лёха-Кочегар горделиво похлопал рукой по баллону. – ТОС-П, «тяжёлая огнемётная система, паровозная». Сам склепал!

Они сидели в тени мраморного льва и наблюдали, как охранники Порченого закидывают землёй чадящие плеши, оставшиеся от сожжённых зомби. За пленниками присматривал скучающий Лёхин помощник с карабином СКС на плече.

– Аватарки на перегоне от «Белокаменной» до «Ростокино» новую пакость удумали. Забираются на ветки над путями, твари зеленозадые – не при тебе будь сказано, Умар…

Машинист небрежно кивнул сильвану, устроившемуся на соседней ступеньке. Тот не отреагировал, но Егор заметил, как остро блеснули из-под бровей изумрудные глаза.