Князь Евгений Петрович Оболенский

Рылеев, сильно взволнованный всем этим, не замедлил передать происшедший разговор и содержание полученных бумаг H. А. Бестужеву, который, заметив, что Ростовцев ставит свечу Богу и сатане, выразил уверенность, что они будут арестованы, если не теперь, то после присяги. Тогда Рылеев спросил: «Что же нам, полагаешь, нужно делать? «Не показывать этого письма никому, – отвечал Бестужев, – и действовать: лучше быть взятым на площади, нежели на постели. Пусть лучше узнают, за что мы погибнем, нежели будут удивляться, когда мы тайком исчезнем из общества, и никто не будет знать, где мы и за что пропали».

Рылеев бросился к Бестужеву на шею и сказал в сильном волнении:

«Я уверен был, что это будет твое мнение. И так, с Богом! Судьба наша решена. К сомнениям нашим, конечно, прибавятся все препятствия, но мы начнем. Я уверен, что погибнем, но пример останется. Принесем собою жертву для будущей свободы отечества!»

В 12-м часу вечера 13-го декабря Оболенский пришел к Ростовцеву и, обняв его, сказал:

«Так, милый друг; мы хотели действовать, но увидели свою безразсудность. Благодарю тебя, ты нас спас.

«Такая перемена меня обрадовала, – рассказывает Ростовцев, – но впоследствии я увидел, к несчастью, что это была только хитрость» [17] .

13 декабря был составлен окончательный план действий, который состоял в том, чтобы возмутить гвардию, привести ее к Сенату, принудить Николая Павловича дать согласие на созвание депутатов от всей России для установления представительного образа правления. «Князь Оболенский прибавляет к сему, – гласит «Донесение следственной комиссии», – что до съезда депутатов, Сенат долженствовал бы учредить временное правление (из двух или трех членов Государственного Совета и одного члена из Тайного Общества, который был бы правителем дел оного), назначать и корпусных, и дивизионных командиров гвардии из людей, им известных и сдать им Петропавловскую крепость. При неудаче они полагали, как показывают согласно Трубецкой и Рылеев, выступить их города, чтобы стараться распространить возмущение». Тут же, на квартире Рылеева, были разговоры о цареубийстве и предложение Каховскому совершить этот акт, т. е. те действия, за которые особенно жестоко пострадали многие из заговорщиков.

Для приведения всего плана в исполнение главноначальствующим, или диктатором, был назначен князь Трубецкой.

На следующий день, (14 декабря) произошли известные события на Сенатской площади: возмущение части гвардии, неприбытие на площадь князя Трубецкого, передача начальствования князю Оболенскому, смерть графа Милорадовича, настойчивое требование предводителями восстания от императора Николая конституции, подавление возмущения пушечными выстрелами, арест некоторых из заговорщиков в тот же вечер…

Затем последовали деятельность следственной комиссии, Верховный уголовный суд, тяжкая кара декабристам…

Верховный суд прызнал за Оболенским следующие вины:

«Поручик князь Оболенский. Участвовал в умысле на цареубийство одобрением выбора лица, к тому предназначенного; по разрушении Союза Благоденствия установил вместе с другими тайное Северное Общество; управлял оным и принял на себя приуготовлять главные средства к мятежу; лично действовал в оных с оружием, с пролитием крови, ранив штыком графа Милорадовича, возбуждал других и принял на себя в мятеже начальство» [18] .

За эти преступления суд приговорил Оболенского к отсечению головы. При конфирмации смертная казнь была заменена ссылкою в каторжные работы без срока [19] .

Приговор осужденным, сопровождаемый лишением их дворянского достоинства и всех других прав состояния (при этом был зажжен целый костер, в который бросались мундиры, ордена и другие знаки отличия осужденных), был объявлен им 14 июля 1826 года. В этот же день были повешены признанные судом главными виновниками заговора: П. И. Пестель, К. Ф. Рылеев, С. И. Муравьев-Апостол, М. И. Бестужев-Рюмин и П. А. Каховский.

Через три дня после того (17 июля) начальник главного штаба сообщил военному министру высочайшее повеление о немедленном отправлении восьми осужденных по назначению. В числе этих восьми был и Оболенский.

Издатель «Записок княгини М. H. Волконской», князь М. С. Волконский, приложил к ним, извлеченное из архивов III отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии, следующее подлинное по делу об отправке Волконского, Оболенского и др. лиц высочайшее повеление, изложенное в сообщении начальника главного штаба военному министру: