Княжна Дубровина

— Фу! письмо дрянное, воскликнулъ Ваня, — я не узнаю Мити. Какъ столица-то его испортила! Я ужь это замтилъ, когда онъ прізжалъ къ намъ на вакаціи.

— Ваня, ты всегда такъ рзко, сказала Агаша, — и что такое ты замтилъ? Я не знаю, я ничего не замтила.

— Ты очень хорошо все понимаешь, но не хочешь признаться, сказалъ Ваня горячо.

— Нельзя сказать такъ рзко, что письмо дрянное, замтила Маша по своему обыкновенію тихо и кротко, — но въ немъ высказывается отличительная черта Мити, его главный недостатокъ, за который я всегда упрекала его еще и прежде, мелкое, но огромное въ своей мелочности самолюбіе.

— Какъ это огромное, но мелкое? возразила обиженная за брата Агаша.

— А вотъ подумай, такъ и сама поймешь, сказала Маша.

— Однако вы говорите совсмъ о другомъ, а надо ршить. Я не совсмъ согласенъ съ доводами Мити, но въ нихъ есть доля правды, сказалъ папочка.

— Конечно есть, какъ и во всякомъ разсужденіи не глупаго человка, но надо взвсить вс доводы и съ той и съ другой стороны, сказала Маша, — и ршить, которые важне.

— Меня особенно трогаетъ то, что Митя такъ заботится, такъ боится за папочку. Его доброе имя ему дороже всего, сказала Агаша, — и если оно должно пострадать…

— Это не сообразно, возразила Маша съ жаромъ. — Я не допускаю этого. Вашъ отецъ всю жизнь свою жилъ какъ христіанинъ, какъ слуга отечества, какъ дворянинъ, безукоризненно; въ высокой его честности вс уврены — и все это пропадетъ, по мннію Мити, потому что онъ согласится опять жить съ той, которую взялъ къ себ и любилъ какъ дочь, когда она была отвергнута всми родными, не имла ни куска хлба, ни крова, ни семьи. Лишая себя онъ далъ ей все это и въ придачу далъ ей сердце и любовь отца. Стало-быть безукоризненная, скажу добродтельная жизнь вашего отца сочтется ни во что отъ людскихъ пересудовъ. А по моему иначе: не бгайте за людскою похвалой, а идите своею дорогой по законамъ Божескимъ и законамъ общественнымъ. и людская похвала сама собою придетъ къ вамъ и не отнимется отъ васъ.

— Вотъ, Маша, именно такъ; ты сказала, что я чувствовалъ, но сказать бы не сумлъ, произнесъ Ваня съ одушевленіемъ.

Папочка во все время разговора сидлъ задумавшись.

— Другъ мой, сказала Маша, — наши разговоры ничего не ршаютъ. Ты долженъ самъ ршить, ршить одинъ, а мы покоримся тому, что ты скажешь.

— Мудрено, Маша. Отказать Анют, видитъ Богъ, не могу, а согласиться боюсь. Страшно, не потому, что скажутъ, а потому что отвтственность большая.

— Да, большая, но и оттолкнуть ее большая отвтственность, даже грхъ большой, сказала Маша. — Если она попадетъ въ дурное семейство или даже положимъ и въ хорошее, но слишкомъ свтское, она можетъ искать выхода въ раннемъ замужств. При ея богатств и молодости это опасно. И въ послдствіи кого она будетъ въ прав упрекнуть за неудавшуюся жизнь: тхъ, кто ее оттолкнулъ. И сами себя мы упрекнемъ, если она будетъ несчастна!

— Я вижу, Маша, ты, какъ и я, въ глубин души стоишь на сторон Анюты, но тутъ есть еще вопросъ. Мое жалованье составляетъ половину нашихъ доходовъ. Чтобы жить съ Анютой я долженъ подать въ отставку. Что же станется съ моею семьей? я не могу жить въ ея дом, завися отъ нея и на ея деньги даже и въ томъ случа, если мы поладимъ съ ней и если она не скоро выйдетъ замужъ.

Маша задумалась, и думала долго, наконецъ сказала:

— Нельзя ли теб взять отпускъ на четыре мсяца; я полагаю, теб дадутъ его. На моей памяти ты никогда не просилъ отпуска боле чмъ на четыре недли и то одинъ разъ, посл болзни, чтобы похать въ деревню.

— Мн дадутъ отпускъ, это несомннно, сказалъ Долинскій.

— Въ такомъ случа мы проживемъ съ Анютой четыре мсяца; увидимъ какъ пойдетъ жизнь наша съ нею: нескладно, воротимся сюда, а согласно — останемся съ нею, и она сама найдетъ теб мсто въ Москв. Такимъ образомъ мы будемъ имть счастіе жить и съ ней и съ обоими сыновьями.

— Въ Москву! закричала неистово Лиза, давно уже метавшаяся на стул отъ волненія.

— Молчи, сказала ей строго Агаша.

— Молчи, это легко сказать, возразила Лиза, — когда я не могу!

— Пустяки, сказала Агаша, — все можно, когда должно.

— А зачмъ должно?

Но Агаша не отвчала своей юл, такъ звала она Лизу, потому что Маша опять заговорила съ папочкой.

— Другъ мой, я совтую только, а ты длай какъ знаешь. Напиши, что ты ея не отвергаешь, не отталкиваешь, что ты согласенъ провести лто съ нею, если это можетъ состояться безъ семейныхъ ссоръ и если она оставить домъ тетокъ безъ разрыва и вражды; прибавь, что теб нельзя выйти въ отставку, потому что ты живешь своимъ жалованьемъ. Объясни, что можешь взять отпускъ на четыре мсяца и хать съ ней въ Спасское и прожить все лто въ ея дом. Что же касается зимы, то это видно будетъ поздне и говорить объ этомъ надо поздне. Быть можетъ такъ иди иначе все устроится. Ты не отказывай и не соглашайся остаться съ ней зимой, увидимъ. По моему вотъ и все.

— Нтъ, не все, сказалъ папочка, — это только дловая часть письма.

— Конечно, я такъ и понимаю. Я сама припишу нсколько строкъ въ твоемъ письм.

— И я, сказалъ Ваня.