Встав из-за стола, Потемкин потер руки. Взгляд его упал на горстку драгоценных камней, валявшихся на столе, словно кучка орехов. Князь взял камни в руки, принялся ссыпать их из ладони в ладонь, как всегда завороженный блеском, переливами идеальных граней. Он очень любил драгоценности, но не за то, за что их любят все, а потому что они красивы. Камни казались ему чем-то мистическим, хотя он и далек был от алхимии и прочих увлекательных лженаук. Но в камнях была какая-то связь с землей, что-то магнетическое, чарующее Потемкина. Играя драгоценностями, он почему-то всегда вспоминал о Творце Вселенной, создавшей эту красоту с каким-то определенным смыслом. Сейчас, любуясь крошечным камнепадом из бриллиантов, изумрудов и рубинов, Потемкин не переставал думать. Теперь предметом его размышления был вопрос, кого отправить в Стамбул курьером. Слишком важны были инструкции, а в любом путешествии с секретной почтой есть определенная доля риска, а тем более Турция – не Европа, там что угодно может случиться.
Князь вдруг вспомнил о своем друге Ошерове. Прекрасная память услужливо подсказала ему, что когда-то Сергей, на заре своей карьеры, уже отправлялся с подобным же поручением во Францию. Да! Лучше ничего не придумаешь.
Вызвав секретаря, Григорий Александрович распорядился послать за отставным секунд-майором Ошеровым…
– Так вот, Сергей Александрович, – говорил Потемкин. – Сильно я на тебя надеюсь. Верю, что и доставишь в срок без приключений, и булгаковскую почту скоро привезешь.
– Рад служить, ваша светлость.
– Когда возвратишься, я к тому сроку могу уже на юг отбыть. Почту – только в руки самой государыне, я бумагой тебя снабжу, незамедлительно пропустят прямо к Ее Величеству.
Сергей согласно кивал головой, но сам думал, что проще всего сказать «рад служить», а на деле… Получив, наконец, отставку, он полностью посвятил себя маленькому сыну, ставшему смыслом его жизни, сделался для мальчика не только отцом, но и матерью. А теперь не приведи Господь что-нибудь… Турция все-таки. С кем Николенька останется? Но Потемкину о своих сомнениях даже не заикнулся.
Получив из рук светлейшего запечатанный пакет, Сергей поспешно отправился в путь. Но перед этим зашел к старому приятелю Дмитрию Семеновичу.
– Дмитрий Семенович, ты вроде на днях в Москву собирался?
– Собирался.
– Окажи братскую услугу, век не забуду.
– Для тебя что хочешь, Сергей Александрович!
Дмитрий был в восторге оттого, что вмешательство всемогущего Потемкина в дело его сестры увенчалось полным успехом, и теперь считал себя обязанным Ошерову.
– Возьми с собой моего сына.
– Николеньку?
– Вестимо, у меня другого нет, – улыбнулся Сергей. – Да будь добр, отвези мальчика моего к графу Орлову и передай Алексею Григорьевичу вот это письмо.
Протянул Дмитрию конверт. Старый друг пристально взглянул на Сергея.
– Случилось что-то?
– Нет, ничего. Уезжаю я. Без промедления, а когда возвращусь, не знаю. А мальчик мой один остается. Так пускай у графа пока побудет, Алексей Григорьевич и позаботится о нем, если что…
– Что же, Сергей?
– Да это я на крайний случай… Ничего, – он вздохнул. – Понимаю, у Орлова своих забот полон рот, женился недавно, брат больной… А никого у меня, кроме него нет, кому сына мог бы доверить.
– Да он с радостью о сынишке твоем позаботится! Я Алексея Григорьевича успел неплохо узнать еще до войны – золотой человек. Не волнуйся, брат, все хорошо будет.
Сергей обнял его за плечо.
– Без денег проживешь, – сказал, улыбнувшись, – без друзей – никогда…
…Больной князь Орлов жил какой-то своей, лишь ему доступной жизнью. Он часами, а то и днями мог смотреть невидящем взглядом в одну точку – и кто знал, какие образы рождало его воображение, обрывки каких мыслей проносились в его голове? Иногда он повторял имя Кати, говорил с ней, как с живой. Но порой на него находило настоящее дикое безумие, приступы ярости, он кричал и стонал, он очень мучался, проклинал всех и вся, и Алехан, если находился в это время в Нескучном, испугано крестясь, бросался к брату, унимал его. Он боялся, что Григорий сломает двери или выпрыгнет в окно. Алексею приходилось просто биться с сумасшедшим, и сердце кровью обливалось…
Но однажды наступило прояснение… Алексей был в это время в комнате брата, и вдруг услышал, как Григорий тихо зовет его. Вздрогнул, обернулся. Григорий смотрел на него, грустно улыбаясь, и в его некогда прекрасном, а ныне осунувшемся, совершенно измученном лице, не было уже и тени безумия. И Алехан неожиданно, каким-то внутренним чутьем осознал – почему оно так. И похолодел. В подтверждение его внезапной догадки Григорий чуть слышно произнес:
– Священника! Брат, скорей… Я не хочу… не могу уйти… так.
Алексей Григорьевич поспешил исполнить его желание.