Князья тьмы. Пенталогия

Три дня яхта бороздила солнечные моря — Герсен приятно провел это время, несмотря на то, что гостил у человека, которого намеревался убить. Посреди океана, в отрыве от всего мира, время проходило легко, действительность чем-то напоминала сон, и характерные черты каждого человека становились более выпуклыми, более значительными, чем в повседневной жизни. Предрассудки забывались, напряжения разряжались: Хьюл сдвинул капюшон на спину, а затем вообще от него избавился; Биллика сделала то же самое, но осторожнее и позже, после чего танцовщица Зули, напустив на себя комически строгий вид, поинтересовалась, не желает ли Биллика воспользоваться ее познаниями в парикмахерском деле. Поколебавшись, Биллика со вздохом решила пуститься во все тяжкие и согласилась. Зули принялась работать ножницами, подчеркивая бледное изящество и большие темные глаза девушки; результат восхитил всех мужчин на борту. Друидесса Лейдига отозвалась гневным возгласом; друидесса Вюста неодобрительно прищелкнула языком; друиды-мужчины были неприятно поражены. Но все остальные уговорили их не устраивать девушке взбучку. Атмосфера стала настолько непринужденной и веселой, что друидесса Лейдига в конце концов не удержалась и стала смеяться над выходками Наварта, и Биллика сумела незаметно ускользнуть от присмотра. Вскоре после этого друидесса Лейдига позволила ветру сбросить на спину свой капюшон, а через некоторое время то же самое случилось с друидом Дакау. Друид Прюитт и друидесса Вюста, однако, строго соблюдали ритуальные правила приличия, но терпели распущенность других, лишь иногда бросая неодобрительные взгляды или язвительно что-то бормоча.

Тралья, Морнис и Дорани, заметив, что все внимание сосредоточилось на младших представительницах их пола, стали проявлять кипучий энтузиазм и заразительную бесшабашность — ни одна из них явно не собиралась отвечать упреками или поучениями на галантные любезности.

Каждый день, после полудня, паруса убирали, и яхта дрейфовала посреди океана. Все желающие могли нырять, бросаясь в чистую воду, а остальные спускались вниз, чтобы наблюдать за ними через прозрачные стенки корпуса. Купаться отказывались, разумеется, друиды, а также Диффиани (вообще не участвовавший ни в каких забавах или разговорах — он только ел и пил), Маргари Льевер, признавшаяся, что она боится глубокой воды, и Хайген Грот, не умевший плавать. Остальные — даже Наварт — надели плавательные костюмы, предложенные командой яхты, и плескались в теплом океане.

Вечером второго дня, когда уже сгустились сумерки, Герсен отвел Друзиллу на носовую палубу, старательно воздерживаясь от любых интимных прикосновений, способных возбудить ярость Фалюша, если он за ними наблюдал. Друзилла, по-видимому, не считала нужным сдерживаться, и Герсен понял, почувствовав укол в сердце, одновременно скорбный и сладостный, что девушка в какой-то мере увлеклась его персоной. Герсен, подверженный естественным страстям не меньше любого другого человека, боролся со своими побуждениями. Даже если он уничтожит Виоля Фалюша, к чему привела бы его связь с этой девушкой? В суровом будущем, которое он себе уготовил, не было места для Друзиллы. Тем не менее, искушение оставалось. Друзилла, с ее мрачноватой замкнутостью, внезапно озарявшейся вспышками радости, была обворожительна... Но обстоятельства не позволяли распускаться, и Герсен свел разговор к самым насущным вопросам. Друзилла не заметила ни в ком из ухажеров никаких знакомых признаков. Марио, Этуэн, Танзель — все они окружали ее постоянным вниманием. Подчиняясь инструкциям Герсена, она не проявляла особого расположения ни к одному из троих. Пока они стояли на носу, любуясь закатом, к ним уже приблизился Марио. Через несколько секунд Герсен извинился и продолжил прогулку в одиночку. Если Марио был Фалюшем, не следовало провоцировать его враждебность. Если же он не был Фалюшем, настоящий Виоль Фалюш, наблюдая со стороны, мог удостовериться к своему удовлетворению в том, что Друзилла не предпочитала кого-либо из пассажиров.

Утром четвертого дня яхта лавировала среди небольших островов, покрытых буйной растительностью. В полдень яхта приблизилась к континентальному берегу и потихоньку причалила. Плавание закончилось. Пассажиры с сожалением сошли на берег; многие то и дело оборачивались, а Маргари Льевер даже откровенно расплакалась.

В здании за причалом гостям выдали новую одежду. Мужчинам предложили свободные бархатные рубахи мягких, исключительно насыщенных цветов — мшистого зеленого, кобальтового синего, темно-каштанового — и столь же свободные черные бархатные бриджи, подвязанные под коленями алыми лентами. Женщины получили блузы примерно того же покроя, что и мужские рубахи, но побледнее, с юбками в полоску соответствующих оттенков. Всем выдали также мягкие бархатные береты — квадратные, свободные, с интригующими кисточками.