Читаем Книга апокрифов полностью

Кузнец был неразговорчив, смотрел в землю и не знал, что сказать.

― Откуда вы, домине?  ― наконец спросил он.

― Да вот, из Ассизи,  ― ответил монах.  ― Изрядный кусочек пути, братец. Вы бы не поверили, сколько на свете ручейков, виноградников и тропинок. Все не обойти, а надо бы, милый, надо бы. Всюду видишь божьих тварей, и когда вот так идешь  ― это как если бы ты молился.

― Однажды я добрался до самой Болоньи,  ― задумчиво проговорил кузнец, ― но это было давно. Понимаете, домине, кузнец не может носить с собой кузницу.

Монах кивнул.

― Ковать железо  ― это, кузнец, все равно, что служить Богу. Огонь ― вещь красивая и святая. Брат огонь, голубчик, живое Божье творение. Когда железо размягчится и его можно гнуть  ― вот красота, кузнец, ей-ей! А смотреть на огонь  ― это уже вроде как откровение.

Монах по-мальчишески обнял руками колени и заговорил об огне, о пастушеских кострах, о чадящих огоньках на виноградниках, о пылающей лучине, о свечах, о горящем кусте... Тем временем жена кузнеца накрыла куском белого полотна стол и поставила на него хлеб, сыр и вино. Кузнец рассеянно моргал, точно глядел на огонь.

―  Отче,  ― тихо сказала жена кузнеца,  ― не хотите ли поесть?

Брат Франциск отламывал пальцами куски хлеба, вопросительно поглядывая на кузнеца и его жену.

«Что случилось с вами обоими?  ― дивился он.  ― Отчего вы такие молчаливые и как будто не в своей тарелке? Такие симпатичные люди, парень что твой медведь, Богом благословенная женщина... Что с вами, что вас гнетет?»

Непрожеванные куски во рту брата Франциска набухали смущением и жалостью.

«Чем я вас, Божьи люди, могу развеселить? Рассказывать вам забавные истории, приключившиеся со мной в пути? Петь и подпрыгивать, чтобы потешить женщину, которая ожидает младенца?»

Дверь чуточку приоткрылась. Жена кузнеца угрожающе подняла руку и побледнела. Между дверей показалась собачья морда с покорными боязливыми глазами.

Кузнец вскочил  ― жилы на его лбу налились кровью  ― и бросился к дверям.

― Пошел, проклятая бестия!  ― крикнул он и пнул дверь ногой. Пес, заскулив, убежал.

Брат Франциск, погрустнев, стал в нерешительности катать хлебные шарики.

― Ах, кузнец, кузнец,  ― воскликнул он,  ― что вам сделала эта Божья тварь?

Кузнец заботливо обратился к жене:

― Джулиана,  ― пробормотал он,  ― ну успокойся! Успокойся!

Женщина попыталась улыбнуться, губы ее дрожали. Она встала, бледная, как привидение, и без единого слова вышла. Кузнец хмуро смотрел ей вслед.

― Братец мой,  ― с жалостью прошептал Франциск,  ― зачем ты прогоняешь от стола брата-песика? Ладно, я пойду...

Кузнец гневно откашлялся.

― Чтобы вы знали, домине,  ― сказал он грубо.  ― Этот пес... На Пасху мы ожидали гостью. Из Форли к нам должна была прийти сестра жены, совсем еще девочка... И не  пришла. Через две недели за ней приехали ее родители... Долго мы искали девочку, нигде ни следа. За неделю до праздника Духа Святого откуда-то с полей прибежал наш пес, таща что-то в пасти. Он положил ношу на порог, и тут мы увидели, что это были внутренности. Только позднее мы нашли, что осталось от девочки.  ― Кузнец кусал губы,  чтобы справиться с болью.  ― Не знаем, кто это сделал. Бог накажет убийцу. Но этот пес, домине...  ― Кузнец махнул рукой.  ― Убить я его не могу, вот что хуже всего. И никак его не прогонишь. Бегает вокруг дома и канючит... Можете себе представить, домине, какой это ужас... ― Кузнец с силой провел рукой по лицу.  ― Видеть его не можем. Ночью воет под дверью...

Брат Франциск вздрогнул.

― Вот видите,  ― прохрипел кузнец.  ― Простите, домине, схожу посмотрю, как там Джулиана.

Монах остался в горнице один, ему было не по себе от наступившей тишины. На цыпочках он подошел к порогу. Неподалеку стоял желтый дрожащий песик, поджав хвост между задних лап, и неуверенно поглядывал на него. Брат Франциск повернулся к нему. Песик робко, словно на пробу, шевельнул хвостом и заскулил.

― Ах ты, бедолага,  ― пробормотал Франциск и хотел отвернуться, но пес крутил хвостом и не спускал с него глаз.  ― Ну, чего тебе?  ― смущенно пробормотал брат Франциск. ― Тебе грустно, да? Трудное это дело.

Песик переступал с лапы на лапу, дрожа от возбуждения.

― Ну, иди,  ― успокоил его Франциск.  ― Никто тут не хочет с тобой разговаривать, верно?

Пес, поскуливая, пополз к ногам монаха. Брату Франциску он был как-то противен.

― Иди, иди прочь,  ― уговаривал он собаку.  ― Не надо было этого делать, брат. Разве можно трогать священное тело девочки?..

Пес скулил, лежа у ног святого.

― Перестань, прошу тебя,  ― пробурчал Франциск и склонился над собакой. Та застыла в напряженном ожидании.

В эту минуту кузнец и его жена в поисках исчезнувшего гостя вышли на порог. Они увидели, как перед домом на коленях стоит монах, почесывая за ухом всхлипывающего песика и тихо-тихо ему говорит:

― Вот видишь, братец, вот видишь, мой милый, ну что ты лижешь  мне руки?

Кузнец откашлялся. Франциск обернулся к нему и робко пробормотал:

― Видите ли, кузнец, он так просил! Как вы его кличете?

― Бракко,  ― проворчал кузнец.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза