Книга без переплета

Чай оказался удивительно вкусным, с добавлением каких-то необычных пряностей. И после первого же глотка стало Овечкину почти по-домашнему уютно и спокойно в кабинете Басуржицкого, и обстановка перестала подавлять. В голове прояснилось, и он увидел предложение Даниила Федоровича совсем в другом свете. Это были деньги прежде всего, и деньги немалые, что позволяло жить не за счет великодушного Никсы или хоть того же Каверинцева. Это была работа, и работа как будто не сложная - несколько часов в день просто пообщаться с больною девушкой. И никто здесь не спрашивал документов и рекомендаций, что было бы неизбежно при устройстве на любое другое место. Можно было обойтись пока без паспорта и не думать о походе в брошенную на произвол домового квартиру. Так что ему просто повезло на самом деле - не успел он даже толком проникнуться безвыходностью своего положения, как уже предложили выход. Надо было соглашаться. Михаил Анатольевич отпил еще глоток, и сомнения его окончательно рассеялись. Да и что это были за сомнения? Его смутила профессия Басуржицкого... но, во-первых, никто его не просит рассказывать психиатру о своих злоключениях с домовым, а во-вторых, если этот психиатр слышал рассказ Никсы Маколея в ресторане и не счел их обоих сумасшедшими, то, стало быть, человек он вполне разумный...

Таковы были рассуждения Овечкина на протяжении нескольких минут отсутствия хозяина, и когда Басуржицкий возвратился в кабинет, Михаил Анатольевич встал ему навстречу и сказал:

- Я буду у вас работать.

Он чувствовал себя удивительно уверенно и спокойно. Басуржицкий окинул его слегка насмешливым взором и довольно произнес:

- Вот и прекрасно. Я знал, что вы согласитесь, и очень, очень рад. А теперь пойдемте, познакомитесь с Еленой. Она нас ждет.

Они снова вернулись в приемную и вышли из нее в просторный коридор, одна стена которого была сплошь стеклянной и выходила на зеленый, веселый двор. Миновав несколько дверей в противоположной стене, очутились в гостиной, обставленной еще более роскошно, чем кабинет, но Михаил Анатольевич после хозяйского чая воспринимал уже это как должное.

Квартира оказалась на удивление велика. Пройдя гостиную насквозь, они миновали еще несколько проходных комнат непонятного Овечкину назначения, столь же богато убранных, и за очередною дверью взгляду Михаила Анатольевича неожиданно открылся сад... домашняя оранжерея со стеклянным куполом, полная тропических растений, пестрых цветов, названия которых были ему неизвестны, щебечущих птиц, перелетающих с дерева на дерево. Скамеечки таились среди кустов, фонтанчик играл, журчал и переливался, воздух был теплым, влажным и душистым... это все-таки выбило Михаила Анатольевича из его необычного равновесия. Никогда не подумал бы он, что в городской квартире можно встретить нечто подобное. Снова взволновавшись и растеряв все свои мысли, он шел за Басуржицким, вертя головою в разные стороны, пока тот не остановился еще перед одною дверью на другом конце оранжереи и не сказал грустно, со значением в голосе:

- Вот и половина моей жены.

Он вытащил связку ключей и отпер дверь. Что-то в этом показалось Овечкину странным, но в тот момент он был не слишком в состоянии соображать. Волнение его еще более усилилось.

Дверь отворилась, невидимый механизм сыграл при этом "К Элизе" Бетховена, и они вошли в еще один коридорчик со стеклянной стеною, выходящей на двор. Здесь было три двери, и к средней из них подвел Басуржицкий Михаила Анатольевича. Он распахнул ее властной рукой и вошел внутрь, а Овечкин нерешительно остановился на пороге.

Он увидел двух женщин за столом, которые при их появлении одновременно подняли головы и повернулись к дверям.

- Здравствуй, Леночка, - начал Басуржицкий и продолжал что-то говорить, но Михаил Анатольевич ничего более не слышал.

Он увидел прекрасные, глубокие светло-карие глаза, в которых промелькнул мгновенный страх, сменившийся затем спокойным вежливым интересом. Увидел царственно-небрежный наклон головы. Увидел, как солнечный закатный луч заиграл в волосах цвета бронзы, соскользнувших с ее плеча на грудь. Увидел, как шевельнулся четко очерченный розовый рот, когда она произнесла что-то. Увидел внезапно застывшее на ее лице повелительное выражение.

И тут произошло что-то странное. Уверенный, солидный, блистательный Басуржицкий как-то разом съежился, потускнел и отступил к порогу, загородив от Овечкина стол и обеих женщин. Вздрагивающим голосом, силясь придать ему ироничную интонацию, он сказал:

- Пожалуйста, пожалуйста!..

Затем сделал шаг в сторону - Овечкин смутно заметил, что и движения его стали более суетливыми, - поспешно и как-то совсем уж несолидно протиснулся в дверной проем и остановился за дверью в коридоре.

И Михаил Анатольевич снова увидел ее.