Книга чародеяний

Только Арман умел улыбаться, врать, терпеть колкости и незаметно возвращать их, не рискуя при этом потерять работу. В глубине души Адель восхищалась братом, хоть и понимала, что у них не могло выйти иначе — взрывная ведьма, не способная даже раскрыть свой ведьминский потенциал, и оборотень-самоучка, для которого притворство — не порок, а главный инструмент по жизни. И вот она снова подвела их маленькую семью, не выдержав и разозлившись на Жозефину. Естественно, волосы наэлектризовались и поднялись, глаза потемнели ещё больше, Адель едва не метнула настоящую молнию — и только крик «ведьма!» вернул её с небес на землю. Она бросила работу и ушла, рассчитывая, как обычно, никогда не возвращаться. Арман решил иначе.

— Ты прав, — с большим трудом признала Адель, садясь напротив. Они ещё не ужинали, но предложить брату было нечего, опять же из-за её вчерашней выходки. — Мне стоило быть сдержаннее. Но она такая…

— Отвратительная раздражающая баба, которая только и умеет, что распускать сплетни, — закончил Арман. Он не злился или не подавал виду, только чудовищно устал: оборотню проще всего принять облик человека своего пола, роста, веса и телосложения, превращение из мужчины в женщину отнимает уйму сил. Нечего и говорить, на экспериментах с животными он давно поставил крест. — И что?

— Ты знаешь, что!

— Адель… — начал было Арман и замолчал, махнув рукой. С улицы донёсся знакомый шум: Мельхиор скрёбся в дверь, и через какое-то время в тесную кухоньку, по совместительству бывшую коридором и умывальней, протиснулась чёрная собака.

Глядя, как Мельхиор вежливо обнюхивает их обоих и запрыгивает на колени брату, Адель тоже молчала и старалась обуздать нахлынувшие эмоции. Это ей всегда давалось с трудом — когда магия не находит выхода, внутри начинается шторм, и, как это всегда и происходит, сильнейшие удары падают на близких. Близок ей только один человек… Арман был младше и хуже помнил ужасы бесконечных побегов, но он делал всё, чтобы это не повторилось, в отличие от своей сестры. Адель раз за разом нарывалась на неприятности и ничего не могла с этим поделать: как только на неё смотрели косо, она теряла контроль и в лучшем случае вела себя резко и грубо, в худшем — принималась ворожить.

Она сжала и разжала кулаки, сделала несколько глубоких вдохов и прошлась по кухне, налив обоим кипячёной воды. Выпить что-нибудь, что угодно, хоть глоток росы — всегда помогает сдерживать рвущийся наружу крик. Когда перед глазами перестали плясать звёзды, Адель рухнула обратно на стул.

— Успокоилась? — еле слышно спросил Арман. — Ну и хорошо…

— Да. Прости меня, — она с затаённой болью поглядела на брата. Лучше бы он выбрал другой способ переубедить Жозефину! Конечно, к утру он снова наберётся сил, но сейчас выглядит почти мёртвым. И опять из-за неё.

— Я знаю, что ты не можешь это контролировать, — с усилием выговорил Арман, тратя последние силы на то, что говорил уже сотню раз. — И я тебя не виню, просто делаю, что могу, чтобы нам жилось проще. Ты бы ведь не пошла извиняться, если б я попросил.

— Не пошла бы. Спасибо, братец, я всё знаю, иди отдыхай…

— Ну уж нет, — возмутился он и вяло оперся на стол, отпихнув ластившегося Мельхиора. — Хоть бы накормила, хозяюшка! Между прочим, тебе ещё мужа кормить, да-да…

— Что-о?!

Арман с явным удовольствием пересказал ей весь свой рыночный бред. Адель могла только радоваться, что он такой умный — дождался, пока приступ ярости отпустит, сменившись приступом вины! Конечно, теперь Адель простила бы даже байку о женихе, тем более что это всего лишь выдумка. Ей и раньше приходила в голову мысль прикрываться перед обществом несуществующим поклонником, но сама идея замужества настолько претила Адель, что она вечно об этом забывала. Арман помнил. Он вообще, умница, всё помнит.

— Вот ты заноза, — выдохнула Адель в конце рассказа. — Значит, я теперь подружка Жозефины и невеста чёрт знает кого.

— «Спасибо, братец», — закатил глаза Арман, передразнивая её голос. — «Иди отдыхай…», «Вот заноза!», ты определись!

— Сам знаешь, кто ты, — ехидно улыбнулась Адель. В таких полушутливых перепалках ей было проще общаться, и брат это отлично знал, подыгрывая при каждом удобном случае. Иногда играть приходилось так часто, что Адель забывала, каков он настоящий. — Арман…

— М-м?

— Ничего… Если не устал, вычеши Мельхиора, он снова шарился по кустам.

Беспородный чёрный пёс на вид был страшен, как смертный грех: отпугивал соседей, лаял на ворон, всячески символизировал посланника Дьявола и так далее. Потому его и подобрали — Анна Гёльди в пыточном бреду говорила о чёрной собаке, в виде которой к ней явился Сатана, и потомки решили, что обязаны увековечить память предвестника беды. Скорее всего, никого Анна не видела: она давала показания под сильнейшей болью, да и зачем настоящей ведьме прибегать к церковным оправданиям? Мельхиор всегда напоминал о той, кому они обязаны и силой, и слабостью, а назвали его в честь прадедушки, который осмелился полюбить ведьму. [2]