Мне кажется полезным прояснять свои аргументы и, самое главное, генеалогию категорий, которыми мы пользуемся. Иначе зачем нам друг друга читать? Ваш решительный настрой по отношению к модернизации порождает ряд вопросов своим концептуальным нигилизмом. Во-первых, как подчеркивает Фредерик Купер в своей аналитической критике концепции модернизации, она неразрывно связана с категорией модерности. При всех поворотах интеллектуальной и политической моды – взлете моды на модернизацию, критику модернизационной теории в 1970‐х, критику нормативных теорий модерности со стороны постколониальных авторов в 1990‐х и т. п. – эта связь сохраняется. Вычищая «модернизацию» из компьютера, удаляете ли вы заодно и «модерность»? Если «Эрос невозможного» и «Хлыст» не про модерность и модернизм, то как бы вы охарактеризовали специфику изучаемой вами эпохи, культуры, эпистемы?
Я не считаю, что «Хлыст» про модернизм, скорее про антимодернистские движения внутри модернизма, но на деле его проблематика шире. Я писал в этой книге о «сопротивлении современности», и мне эта терминология до сих пор кажется предпочтительной. Считайте меня пуристом типа Шишкова, но я ни разу в жизни не использовал слово «модерность», делаю это сейчас первый и последний раз, честное слово. Современность – другое дело, конечно. Модернизм – это сознательное движение культуры, почему же это слово не использовать.
В самом деле, не цензурировать ли, например, Струве, когда он пишет в 1907 году: «Я употребляю слово ‘современность’ за неимением в русском языке выражения, соответствующего западноевропейскому ‘modern’. Русская революция – весьма ‘модерн’». Или что делать с ситуацией, исследованной одним из наиболее интересных современных историков Анатолием Ремневым: российские имперские власти обсуждали отсутствие в империи социального слоя правильных колонизаторов для Сибири, которые могли бы не только физически заселить, то есть «освоить» эту территорию, а ее модернизировать? Проблема с терминологической чисткой, к которой вы призываете, – что делать с «модернизацией» как исторической концепцией, центральной для российской общественной мысли ХХ века, которую сознательно использовали политики, идеологи, исследователи и практики начиная с 1905 года, а то и много раньше? Купер основывает свою критику «модерности» и «модернизации» на том, что они употребляются сегодня без принципиального разграничения бытования концепта как категории анализа и категории практики. То, что называлось модернизацией в прошлом, некритично описывается как модернизация в моделях современных авторов, или, напротив, современное понимание модерности навязывается историческому материалу.