Мебельные иллюзии, обыгрывающие образ книги, удостоились пунктирного упоминания и в художественной литературе. В романе Диккенса «Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим» фигурирует кровать, которая «днем походила на книжный шкаф, насколько может походить на него кровать». Тот же «обманчивый предмет меблировки (фактически кровать, а по виду нечто вроде книжного шкафа)» находим и в диккенсовской «Лавке древностей».
Мода на шкафы, тумбы, этажерки в виде библиомуляжей либо оформленных вставками-имитациями книжных полок напрямую связана с расцветом столярного дела. И вновь наиболее искусные образцы создавались в содружестве изящества с изобретательностью. Важно было продемонстрировать прежде всего передовые технологии и лишь затем интеллектуальные фокусы.
В 1808 году лондонский издатель Бенджамин Кросби запатентовал «машину или подставку для книг» (machine or stand for books), которая «могла быть круглой, квадратной или любой другой удобной формы» и которую «можно поворачивать или перемещать по желанию». Элегантная и легкая вертушка свободно передвигалась между комнатами. Вместо громоздких библиотечных полок интерьеры заполнялись компактными консолями. Вращающийся шкаф особо удачно вписывался в помещения с модными тогда нишами, обеспечивая удобный доступ к книгам.
Если достойных, по мнению хозяина, томов было маловато, то их нехватку восполняли фальшбуки. У взыскательных заказчиков такие изделия ассоциировались с аристократическим благородством и вечными ценностями, у заказчиков попроще – с представлениями о престиже. Тех и других объединяло рвение, порой доходящее до комизма, когда обстановка комнат напоминала театральную сцену, а домочадцы и гости ощущали себя персонажами бесконечного спектакля. Покорно томящиеся за стеклом имитации переплетов воспринимались как особый род декора – супермодная безделушка, очередной «книжный аттракцион». Библиотека превращалась в вернисаж авторитетов и ярмарку репутаций.
Большинство элементов мебели в стиле Faux Book – комоды, этажерки, жардиньерки – изготовлялись из красного или черного полированного дерева, имели три-четыре вращающихся яруса и оснащались изогнутым треножником с латунными колесиками. Размещенные на полочках фальшбуки нередко представляли собой скрепленные по несколько экземпляров муляжи переплетов либо (в дешевых вариантах) сплошную поверхность из ткани или кожи с раскраской в виде книжных корешков. Встречаются «интерактивные» образцы – призывно раскрытые псевдотома с оклеенными пестрой мраморной бумагой форзацами и названиями на корешках. Промежутки между фальшбуками заполнялись настоящими экземплярами книг, что превращало вращающуюся конструкцию в визуальную шараду: угадай, где фейк, а где подлинник.
Объем без глубины
Некоторые предметы мебели со вставками-фальшбуками манили недосказанностью, соблазняли частично заполненными поверхностями, побуждая к устранению пустот. Квест для перфекционистов: оформи верхнюю секцию по аналогии с нижней. Обратного действия не предусматривалось, ибо фейковые фолианты были намертво соединены между собой. Негласные правила эстетической игры обеспечивали муляжу неприкосновенность, заставляя лишь любоваться его присутствием. Типичный пример такого изделия – лаконичная этажерка или, как значилось в мебельном каталоге, «библиотечный стенд» с незаполненной верхней платформой и двумя секциями с облицовкой из самшита. Поверх наклеены полоски кожи, имитирующие корешки романов все того же Диккенса и томов испанской грамматики.
Изначально ориентированный на создание плоских, одномерных предметов, стиль Faux Book постепенно обретал сложные рельефы и объемы. На стационарных и вращающихся полках красовались гиперреалистичные псевдопереплеты, которые можно было разглядывать с разных сторон, неспешно прохаживаясь по комнате. Но это был объем без глубины. Форма без содержания. Видимость без сущности.
Увлечение иллюзиями порой извращалось в варварскую порчу. Комнатные ширмы, каминные экраны, стенные проемы украшались элементами настоящих книг. Безжалостно оторванные от переплетов корешки приклеивали изнутри к стеклам библиотечных шкафов. Иногда книжные полки рисовали на стенах, а затем прикрепляли к ним отделенные от переплетов обложки и вырезанные со страниц иллюстрации.
Подобные примеры также встречаются в литературной классике. В тургеневских «Записках охотника» упомянут рабочий кабинет, где стояли ширмы «с наклеенными картинками, вырезанными из разных сочинений прошедшего столетия». В «Обрыве» Гончарова на стенах комнаты Марфиньки «висели множество вырезанных из книжек картин с животными».