Книга Короткого Солнца

Оскорбил ли я тебя? Я не виню тебя. Ты можешь винить меня, и чем больше ты будешь это делать, тем счастливее я буду. Позволь мне сказать теперь, раз и навсегда, что я не был принужден песней, которой морская богиня научила Саргасс. Возбудился ли я? Да, конечно. Но не по принуждению. Я мог бы остановиться и уйти. Инхуму увидел бы мое вздыбленное мужское достоинство, стал бы свидетелем моих страданий и высмеивал бы меня за то и за другое всякий раз, когда думал, что его насмешки ранят меня. Но это бы ничего не значило.

Или я мог бы зажать ладонью рот Саргасс и заставить ее замолчать. Тогда мне было бы стыдно, потому что я пригрозил избить ее, если она не будет петь для меня; но я много раз стыдился много чего, и потом мне не становилось хуже.

А после этого мне стало хуже, много хуже, как и сейчас.

Я должен рассказать тебе и это: пришла Чанди, притворяясь, будто верит, что я послал за ней, и мне придется прекратить писать этот бессвязный отчет, который стал письмом к тебе — я буду уговаривать ее уйти.



 

Я не помню, когда писал в последний раз. До большой бури, но когда? Я должен датировать свои записи, но что означают такие даты для тех, кто может прочитать отчет? Каждый город в этом витке, каждый город в старом Витке использует другую систему; даже продолжительность наших лет различна. Это сделал Великий Пас, чтобы предотвратить объединение городов против Главного компьютера; и это все еще разделяет нас. Я дам день и месяц, как мы считаем их здесь, в Гаоне: Дусра Агаст.[24] Это может что-то значить для тебя, но если это не так, ты не так уж много потеряла.

Сопряжение прошло. Все было так плохо, как я и опасался, и даже хуже. (И сейчас все еще очень плохо.) Многие из инхуми пришли, и многие остались. Мои слуги закрывают ставни на закате, и, когда они спят, я лично осматриваю каждое окно в этом дворце, чтобы убедиться, что они это сделали.

В моей спальне пять окон на север, шесть на запад и пять на юг. Я дважды проверяю каждое из них, прежде чем лечь в постель, а также запираю на замок и засов единственную дверь, опасаясь инхуми и ассасинов.

Инхуму пьет кровь до тех пор, пока его вены не наполнятся и его плоть не насытится снова; удовлетворенный таким образом, он идет своей дорогой, как клещ, который падает, когда напьется досыта; но здесь, где земля бесплатна, есть люди, которые хотят еще больше земли — еще больше и еще лучше — и рабочих, чтобы те работали на них, и они всегда верят, что чужая земля лучше. Они раздавят мелких фермеров, если я им позволю.

Я не позволю.

Вчера вечером в моем саду был застрелен худощавый молодой человек с длинным изогнутым кинжалом. Разбуженный грохотом карабинов, я подошел посмотреть на его тело и невольно подумал о Шелке, карабкающемся по стене Крови с топориком за поясом. Неужели этот молодой человек считал меня таким же плохим, как Кровь? Если да, то был ли он прав? У нас есть инхуми, которые охотятся на нас, но мы еще охотимся друг на друга.

Когда я закончил свой последний сеанс с этим старым пером Орева, мы с Саргасс были на баркасе и в ночи глядели на огни. В ту ночь мне снились призрачные фигуры, выползающие из огней, чтобы подплыть к нам, и взбирающиеся на борт с намерением убить. Я сел, нашел свой карабин и едва не выстрелил, но там никого не было. Я снова лег и пробормотал извинения Саргасс за то, что разбудил ее.

— Я не спала.

Я знал, почему она не спала, или думал, что знал:

— Ты напугана и расстроена, и это вполне естественно. Я не думаю, что ты хочешь рассказать мне об этом, но если ты это сделаешь, я выслушаю все, что ты скажешь, и не разозлюсь.

— Я злюсь на себя, — пробормотала она.

— Значит, твой гнев направлен не туда. Ты должна злиться на меня. Меня. — На мгновение (только на мгновение) я услышал голос Шелка, исходящий из моего собственного рта. Я пытался удержать его, но не смог. — Что бы ты хотела мне сказать?

— Ничего.

— Тогда позволь мне кое-что сказать, и после этого у тебя будет что сказать, я уверен. — Я ждал, что она возразит.

Когда она этого не сделала, я продолжил:

— Во-первых, это была моя вина, и только моя. Не твоя или кого-то еще. Не было никаких причин делать то, что я сделал, а ты сопротивлялась, так яростно, как могла. У тебя есть...

— Я не должна была. — Так мог бы говорить ребенок, маленькая девочка. — Я причинила тебе боль. Я знаю, что причинила.

— Я причинил тебе гораздо больше боли. — Это было настолько ошеломляюще верно, что я не мог продолжать.

— Я это заслужила.

— Нет, не заслужила. И никогда не заслужишь. Ты имеешь полное право гневаться на меня. Это было второе, что я собирался сказать, хотя я уже говорил это сегодня днем. Если бы ты убила меня, пока я спал, никто не смог бы обвинить тебя.

— Я бы винила себя.

— Прежде чем я заснул, мне пришло в голову, что ты могла бы это сделать, и, по правде говоря, я надеялся, что ты это сделаешь.

— Нет! — Она тряхнула головой так сильно, что ее волосы коснулись моей щеки.