Книга Короткого Солнца

Я вышел на берег, лишь слегка промокнув, и схватил ее за плечи. Я заставил ее поднять голову и повернуться так, чтобы солнечный свет падал на тысячу мельчайших механизмов ее лица, думая, что будет трудно вставить новый глаз, подготавливая себя и ее. К тому времени она уже наверняка догадалась, что я собираюсь делать.

— Рог? Я просила Рога. Такой хороший мальчик! Он... он сказал тебе... Рог случайно не упоминал, патера, я имею в виду, что это неважно, но... О! О, о! О, Сцилла!

Это последнее застряло у меня в голове. Я помню все очень ярко, и радость в ее голосе была ярче всего. Я не стану описывать, как тряслись ее руки — все ее худощавое тело — или как она обнимала меня, или как танцевала там, на скалах, танец такой дикий, что Орев испугался, или как она снова обняла меня и даже взяла на руки, как ребенка, когда перестала танцевать. Я бы описал свою собственную радость, если бы мог. Я не могу.

Но: «О, Сцилла!»

Эти слова отдаются во мне, как никакие другие. Они не более яркие, но все же окрашены так, как не окрашены никакие другие воспоминания. Они чудесные и теплые, и я всегда буду дорожить ими; и если когда-нибудь наступит время, когда я должен буду оправдать свое существование — когда я должен буду отчитаться за то место, которое занимал, за пищу, которую ел, и за воздух, которым дышал, — я прежде всего расскажу о глазе майтеры. Сомневаюсь, что мне придется рассказывать что-то еще.

Ужин, приготовленный Вадсиг, оказался действительно очень хорошим, учитывая, с чем ей пришлось работать. Шкура рыбачит и обещает на завтрак свежую рыбу, хотя до сих пор ничего не поймал.

— Завтра уезжаем мы есть, мессир? — спросила Вадсиг.

— Завтра я должен поговорить с майтерой Мрамор наедине, — сказал я ей. — Не думаю, что это будет трудно и займет много времени. После этого мы уедем, если позволит погода.

К нам присоединилась Джали:

— Сегодня ты разговаривал с ней наедине. Ты же не думаешь, что обманул меня, сказав, что остаешься, чтобы присмотреть за лодкой?

Я возразил, что вовсе не пытаюсь никого обмануть.

— Ты заставил меня забраться так высоко, хотя ты знаешь, что у меня совсем не сильные ноги.

Вадсиг была поражена:

— Ведьму видеть ты не желала?

Джали яростно замотала головой.

— Позади она осталась, мессир. Больше она не может идти, она сказала. Ладно, мы сказали, и вверх по крутой тропинке мы полезли. До самого верха мы добрались, и вот она есть.

— Я карабкалась по скалам, а не по тропинке. Я говорила тебе. Это гораздо быстрее, но гораздо опаснее.

Джали посмотрела на меня, явно прося о помощи, и я сказал:

— Я остался здесь по двум причинам, ни одна из которых не имела отношения к обману кого-либо. Во-первых, Шкура беспокоился о лодке, и я опасался, что он останется, если никто другой этого не сделает. Я хотел, чтобы он встретился с Мукор лицом к лицу, поговорил с ней и завоевал ее дружбу, если сможет.

— Она уже знает меня, и я знаю ее, — сказала Джали.

— Я знал об этом. Во-вторых, Шкура продолжал бы беспокоиться о лодке, если бы ты осталась на ней одна. Кроме того, я хотел поговорить с майтерой наедине.

— Чтобы ей зрение вы могли дать, мессир? — спросила Вадсиг.

Я покачал головой:

— Я бы с радостью сделал это перед тысячами. Но так я смог рассказать ей, как мне это удалось.

— Нет плох! — Орев спрыгнул с такелажа мне на плечо и потянул за волос. — Дай птиц!

— О, мне не так уж и плохо, — сказал я ему.

— Птиц взять! Свить гнезд!

— Разве я уже недостаточно лысый для тебя?

— Не лысый вовсе вы есть, мессир. — Бедная Вадсиг заставила меня почувствовать себя таким же озадаченным, как и она; я провел пальцами по волосам (они стали слишком длинными) и согласился, что не лысый.

— Ты хотел остаться наедине с этой металлической женщиной. А как мы их называем?

— Хэмы, — сказал я Джали.

— Сталь дев, — добавил Орев.

— С этой хэм, но ты даже не подарил ей черное платье, которое купил для нее. Ты сказал ей, откуда у тебя ее глаз?

— Нет. Возможно, мне следовало бы сначала сказать ей об этом и отдать платье, но я не был уверен, что глаз вернет ей зрение, и если бы... — я пожал плечами. — Потом она была так счастлива, так полна радости, и это платье ничего бы ей не дало. — Я подумал о Хряке, и о Шелке.

— Значит, ты собираешься отдать ей платье завтра?

— Да, и рассказать, откуда взялся ее глаз. Она захочет знать, и имеет на это право. В Вайроне не осталось ни одной женщины-хэма. Я спросил об этом Его Высокопреосвященство, и так он мне сказал. Вернее, не осталось никого, кроме той, которая дала мне глаз. Он пытался привести ее во дворец Пролокьютора, но она не захотела.

— О ком вы говорите, мессир? — Честные голубые глаза Вадсиг смотрели то на Джали (которая выглядела скучающей), то на меня.

— О хэмах, — сказал я ей, — и о молодой хэм, еще не достроенной. Я думаю, что есть инстинкт, который удерживает их в одном месте и в укрытии, пока их не достроят. Я не верю, что Оливин знала о нем, но мы обычно не осознаем наши инстинкты.

Шкура позвал Вадсиг, предоставив нам с Джали немного побыть наедине.