— Когда майтера получила свой новый глаз, она сказала нечто такое, что меня озадачило, и озадачивает сейчас. Она сказала: «О, Сцилла!» Ты знаешь это имя?
— Не думаю.
— А я знаю, видишь ли. Иногда она мне даже снится. Это имя покровительницы Вайрона, старшей дочери Паса. Майтера — религиозная женщина и жила в Вайроне на протяжении многих веков.
— Нет речь, — каркнул Орев; я не совсем понял, что он имел в виду.
— На самом деле нет никаких причин, по которым она не должна была этого говорить, хотя я подозреваю, что некоторое время назад Сцилла была удалена из Главного компьютера. Она была одной из тех детей, которые восстали против Паса.
— Тогда это не имеет значения, — сказала Джали.
— Согласен, но именно это меня и озадачивает. Мне кажется, что это важно, хотя и не должно быть. Даже если Сцилла не прекратила своего существования, она определенно не находится здесь и ни на что не влияет. И все же мне кажется, что это слово что-то значит, даже если сама Сцилла не значит ничего. И я не понимаю, почему.
Майтера на борту — сильно напуганная, но на борту. Она сидит у каюты, держится за нее обеими руками и почти не говорит. Мы, био, можем по крайней мере обманывать себя, думая, что сможем выжить, если упадем в море или наша лодка утонет. Майтера не выживет, и она это знает. Надеясь отвлечь ее, я спросил, как она добралась до Скалы Мукор.
— В маленькой лодке, которую я смастерила.
— Это было очень смело с твоей стороны.
— Моя внучка сидела сзади. Тогда я еще могла видеть, но она говорила мне, куда плыть.
— А ты разве не боялась?
Она кивнула.
— Тогда сейчас не может быть хуже.
— Все гораздо хуже, патера. Я... Мы... — наш нос поднялся на особенно большой волне, и она ахнула.
— Тебе не о чем беспокоиться, майтера. Совсем. Лодки топят шторма. А это просто хороший, сильный ветер.
Мне кажется необычайно глупым писать, что в ее глазах был страх, когда я так долго носил один из этих глаз в кармане, а другой был слепым и пустым; и все же это было так.
— А тебе не было страшно на посадочном аппарате, майтера? Путешествие между витками очень опасно. Очень много людей погибло.
Она снова кивнула.
— Однажды ты сказала нам, — сказал я, пытаясь утешить ее, — что мы не должны бояться смерти, потому что боги ждут, чтобы принять нас.
— Ты имеешь в виду, когда пришел преподавать религию, патера? Да, наверное, так оно и было. Я уверена, что это сказала. Я всегда так говорила.
— Разве теперь это уже не так верно?
— Когда мы отправились на этот остров…
— Да?
— Это был очень, очень долгий путь через море. — Получив пищу для размышлений, она немного расслабилась. — Сначала с того места, где я сидела в лодке, мне его даже не было видно. Но мы подождали, пока море совсем-совсем успокоится. Я забыла, как долго мы ждали. — Она помолчала, ища в памяти нужную информацию. — Пятнадцать. Пятнадцать дней, и это была середина лета. А потом, однажды утром, там были только крошечные холмики воды.
— Я понимаю.
— Я заправила юбку под пояс. Ты же знаешь, как я это делаю.
Она отпустила планшир, чтобы потрогать свое новое платье:
— Приятно снова заиметь это одеяние. Ты купил его специально для меня. Так говорит Вадсиг.
— Я должен был угадать размер.
— Оно немного великовато, но мне это нравится. Если я захочу, чтобы оно было потуже, я смогу надеть что-нибудь под него или что-нибудь зимнее. У меня больше нет права носить такую одежду, но это очень милое платье.
— Это не совсем одежда сивиллы, — сказал я ей, — просто платье в том же стиле — черное, с широкими рукавами и всем остальным.
— Да. — Она опять схватилась за планшир.
— Хочешь, я оставлю тебя одну?
Она яростно замотала головой.
— Нет идти! — добавил Орев, очевидно, боясь, что я ее не понял.
— Во всяком случае, это не бомбазин, патера. Бомбазин — это шелк и шерсть, как бы смешанные вместе. А это — камвольная саржа.
— Самое близкое, что у них было.
Ее маленькая твердая рука нашла мою:
— Ты не против?
По виду это были руки пожилой женщины, но я сказал:
— Ничего, если только ты их не сожмешь.
— Когда я снова найду своего мужа, я буду держать его вот так. И сжимать. Я думаю, что пройдут день и ночь, прежде чем мы сможем расстаться. Затем мы сделаем из моей дочери настоящую женщину. Полную женщину. А потом мы начнем еще одну. Как ты думаешь, я когда-нибудь туда доберусь? Смогу ли я это сделать?
— Я в этом не сомневаюсь.
— Когда я плыла на веслах к острову, патера…
— Да?
— Я не боялась. Внучка говорила мне, куда. Я не умела грести, совсем, когда мы толкали лодку в воду. Она была очень терпелива со мной.
Я кивнул:
— Она по-своему хорошая женщина.
— Именно поэтому... именно поэтому мне было так легко, патера. Я все время твердила себе, что должна заботиться о ней, что она всего лишь ребенок…
— Но она не ребенок. Я понимаю.
— Бедн дев, — пробормотал Орев. — Бедн дев.
— Мне действительно было все равно, жить или умереть, и я не боялась. Но сейчас у меня есть дочь. Я должна жить ради нее.