Но все же было это глупо, странно и смешно. Как забавно — светило с внешним источником. Звезда на батарейках. Хи-хи. Как вы думаете, можно так жить? Технически — да…
А смысла-то не было, детки.
Она честно старалась выполнить свое предназначение и засиять всеми цветами бесконечного спектра, чтобы возрадовалось сердце возжегшего, пока не поняла, что все это — просто жестокая шутка, бесконечный фарс в театре двух улыбающихся зрителей. Много раз она падала, обессиленная и посрамленная, покачиваясь на волнах ветров Н-поля, пока очередная вероятность не втягивала ее в себя. И много раз ей удавалось одержать победу, стать совершенным цветком, и всегда за этим следовало нечто столь прекрасное, что никакими словами не описать: вечность рядом с любимым существом… остановись, мгновенье, ты прекрасно! — и каждый раз потом с шумом ударяли о невидимые берега янтарные волны, и звезда снова оказывалась в своем замке, где-то невероятно далеко, все еще смеясь от казавшегося бесконечным счастья, и продолжала смеяться, не в силах остановиться, пока твердые хрустальные слезы не начинали рвать горло судорогой и плавиться в пламени горящей души, стекая по лицу, исковерканному гримасой смеха.
И все начиналось сначала. И давно не было уже ни любви, ни привязанности, ни единого теплого чувства — только желание поскорее все закончить. Возможно, именно поэтому все последние коны были проиграны.
Но в предпоследний раз…
Она вновь проиграла, перед этим едва не победив: ее заманили в странный мир, где волшебные искры вообще не должны были светить — просто потому, что не сложилось. А звезде надоело быть никем, а звезда решила поменять цвет, и кто знает, чем она тогда могла бы стать? Чем-то большим, чем просто ничто, а это уже великолепно, знаете ли. Но любому светилу нужна материя, и она решила позаимствовать ее у своей сестры.
И еще кое-что… вернее, кое-кого.
Не было, нет и не будет во всех лепестках другого такого же. Чуткого и любящего. Терпеливого и стойкого. Нежного. Он был ее и только ее. А звезда была — его. Наконец-то она поняла, чего хочет и к чему стремится. Разомкнулся порочный круг, прекращалось тусклое не-существование, впереди открывалась совсем новая вечность, без угрозы развоплощения, без вечного тусклого танца среди собственных отражений в желтой воде.
И вот тогда-то, уже воплотившись, уже ощутив бытие, познав его сметающую красоту, уже готовая выплеснуть на волю торжествующую песню впервые вылетевшего из гнезда жаворонка…
Я не твой мастер! Сгинь и не тревожь меня больше!
И эти глаза — колючие, гневные… ненавидящие. Чем же провинилась перед ним эта бедная тень?
Чем?!
Ее уже втянула новая вероятность, вновь бесконечная Игра завела свой дьявольский танец — а звезде не было дела ни до нее, ни до всего этого мира. Вновь и вновь ныряла она на дно ядовитых вод, просачиваясь к нему, словно струйка воды сквозь песок. Смотрела на него из глубины столовых ложек, оконных стекол, автозеркал. Белым туманом следовала за ним в его снах. И плакала. Она не могла ни умолять его, ни сулить что-нибудь, ни каяться. Она могла только звать и плакать. И ждать.
И он… он услышал ее, детки! Он пожалел бедняжку-снежинку! И когда она увидела, что он намерен для нее совершить — не стало больше ни сестер, ни войны, ни равнодушного эгоиста, которого она когда-то любила. Все они развеялись, как осенние листья. Остался только он. Единственный. Неповторимый. Ее мастер.
И ждать воссоединения с ним звезде осталось уже совсем немного.
А кто она такая — секрет!
* * *
Последняя капля терпкого сока, скользнув по горлу, рассыпалась где-то внутри серебряными искрами, и Суок со вздохом разжала зубы и отступила назад, растирая затекшие пальцы.
Скрючившийся перед ней иссохший нарост нельзя уже было назвать даже ростком: твердая пустая шкурка, лишенная жизни окончательно и бесповоротно. Прямо на глазах сухая черно-зеленая древесина распадалась на крохотные обломки, тающие в пронзительно чистом воздухе, не долетая до ветви Древа. Вяло подергивающиеся плети сорняков тоже испускали дух, рассыпаясь черными клочьями. Ведь их и не было-то на самом деле: паразит умирает без хозяина.
Скрестив пальцы, Суок усилием мысли очистила сознание от пережитого, что то и дело заставляло ее содрогаться от ужаса и отвращения. Ей не было жаль уничтоженное ей бесформенное существо, прожившее жалкую, гадкую жизнь и так или иначе обреченное через год или полтора перестать быть — по собственной глупости. Она просто не дала остаткам его жизненной энергии бессмысленно истечь в Большую Вселенную и разметаться по ее закоулкам. Для нее найдется применение и получше.
Но сама мысль о том, что ей пришлось пить чужую душу, жадно вгрызаясь в священную плоть Дерева Миров, пожирая естество человека, чтобы выжить, как какая-то… брррр…
Она очень надеялась, что больше ей никогда не придется прибегнуть к этому. Никогда.