«Нажми, водитель, тормоз наконец…» Из песни Юрия Иосифовича Визбора так и остается неизвестным, откуда же ехал тот автобус, пассажиров которого мытарили целых три часа. Ясно одно: приехали, конец, и Охотный Ряд – вот он тут. В шестидесятом, когда была сочинена песня, все было точно, как по писаному: вот ходит Запад, гидов теребя, вот колхознички, премированные экскурсией за надои и урожаи, глядят на невиданную громаду «Метрополя». И с историей у любимого нашего барда все в порядке: «Когда-то здесь горланили купцы, Москву будила дымная заря…» Действительно, горланили: с XVIII века вовсе даже не на улице, а на площади под названием Охотный Ряд, которая располагалась на месте нынешней гостиницы «Москва», стояли ряды лавок, которые торговали битой дичью. Потом к дикой убоинке добавилась домашняя, к мясным лавкам – рыбные, а потом и зеленные. Но название не меняли, так и осталось – Охотный Ряд. О тутошней топографии, нравах, запахах мы рассказывать не станем – отошлем к очевидцу и современнику Владимиру Гиляровскому. В его рассказе под образным названием «Чрево Москвы» красочно и фактурно описаны грязь, смрад, крысы и прочие прелести торговли скоропортящимся товаром. Тухлятина тлетворно и отравляюще действовала, видимо, и на умы, порождая такие же тухлые идеи – не случайно слово «охотнорядец» вошло в словари русского языка со значением «черносотенец» и «погромщик».
После революции скверно пахнущую торговлю из центра Москвы убрали. На месте лавок возвели образцовую столичную гостиницу «Москва». Почему фасад образцового социалистического сооружения оказался несимметричным, серьезные источники умалчивают. Известный собиратель интеллигентского фольклора Юрий Борев приводит по этому случаю замечательную байку о том, что для Сталина подготовили два варианта фасада, а он, не разобравшись, начертал резолюцию «одобрить» прямо на осевой линии, разделяющей проекты. Смельчака, способного в этой ситуации сделать выбор, не нашлось – потому наш взор и услаждало асимметричное, если глядеть с Манежной, здание. За семьдесят лет оно будто бы обветшало, и мэрия Москвы взялась поправить Щусева, для чего сперва сровняла гостиницу с асфальтом. (В скобках: архитектурное соревнование с мэтром «нынешние» проиграли вчистую – новый фасад вышел куда заурядней и невыразительней щусевского.) Практически одновременно с гостиницей по другую сторону площади, рядом с Домом союзов, воздвигли монументальное и неуклюжее, как Госплан, который в нем впоследствии разместится, здание Совета труда и обороны.
В 1961 году «к Октябрьским» Охотный Ряд переименовали. Точно по словам неизвестного автора, дописавшего визборовскую песню, «стоит здесь Маркс с мохнатой головой, на свой проспект уставил грустный взгляд». Теперь с той же задумчивостью во взоре Маркс опять глядит на Охотный Ряд – в 1990 году этому, так же как и остальным кускам проспекта Маркса, вернули историческое имя. И даже «охотнорядцы» снова объявились: так иной раз в сердцах называют нынешних обитателей бывшего Госплана.
Останкино
Начнем издалека – с Кускова. Помните Петра Борисовича Шереметева, получившего в приданое за супругой несметные богатства и громадные имения князей Черкасских? Среди них было и это – Останкино. «Князь Петру» достались село и полвека назад построенный храм Троицы, что и сегодня глядится в Останкинский пруд. По словам Кондратьева, Петр Шереметев не обратил своего взора на Останкино, поскольку оный был обращен на милое сердцу его богатой супруги Кусково. Там он по большей части и живал, когда не бывал в Москве или в Фонтанном доме в Петербурге, там оставался и по смерти жены. Там он дважды принимал императрицу, там же устроил и театр: по свидетельству восторженного, но неточного Пыляева, равный по величине гораздо позже созданному Малому театру, но по богатству далеко его опережавши.
Театр и сыграл свою роль. Сын Петра Борисовича Николай Петрович влюбился в свою крепостную актрису Парашу Ковалеву, по псевдониму Жемчугову, и стал жить с ней в Кускове. Если верить Пыляеву и Кондратьеву, влюбленных замучили сплетни – местных жителей и посетителей, приезжавших погулять по саду: во времена Шереметевых туда пускали свободно, не то что сейчас. Граф Николай решил перевезти любимую подальше от мест, где она бегала замурзанной дочкой местного кузнеца, для чего и выстроил далеко от Кускова – в Останкине – дом, как пишет Кондратьев, «наподобие загородных вилл римских патрициев».