Книга Москвы: биография улиц, памятников, домов и людей

Но не будем пессимистами, положимся на усилия московских властей, обещающих, что сирень в Москве скоро зацветет и жители Сиреневого бульвара снова смогут поступить, как лирическая героиня знаменитого романса Рахманинова:

Поутру, на заре,
По росистой траве,
Я пойду свежим утром дышать;
И в душистую тень,
Где теснится сирень,
Я пойду свое счастье искать…

Слова, кстати, написала Екатерина Бекетова, тетя Александра Блока.

Сивцев Вражек Всё не так, ребята

Сивка-бурка, вещая каурка, стань передо мной, как лист перед травой, и пойдем с тобой врагов крушить. А как сокрушим, то на месте своего ратного подвига проложим улицу и назовем ее Сивцев Вражек.

Все не так. И Сивка не лошадка, а речка, и вражек – не враг, а о-враг, хотя он, несомненно, недруг рода человеческого, по местности передвигающегося. Речка Сивка, а может даже и ручей Сивец (так выходит по законам языка, а иначе и вражек был бы Сивкиным), в древности текла по дну овражка, что змеился на месте переулка, и впадала в ручей, но побольше, по имени Черторый, о котором мы уже упоминали. В посленаполеоновские – послепожарные времена укатали Сивку в подземную трубу и лощину засыпали. На облагороженной таким образом местности резво начал селиться народ дворянского звания. Там, где не прошлись железные руки строителей социализма, в переулке еще заметны следы той послепожарной особнячковой Москвы: уцелел дом, где впервые потянулась к перу рука великого Льва Толстого, другой – где обитал Сергей Тимофеевич Аксаков; в ампирном домике, где в 40-е годы жил до безвозвратного отъезда за границу Александр Герцен, нынче находится его музей.

Из особняков конца XIX века книги упоминают дом Шервуд-Верной, но это как раз не к чести переулка: приставку Верный к фамилии Шервуд ее предок получил за предательство декабристов. К концу века переулок загромоздили доходные дома, после революции их дело продолжили кооператив научных работников, дом начсостава Наркомата морфлота и дома, населенные советской творческой интеллигенцией. Никак не украсила переулок и кремлевская поликлиника, о которой (стыдливо?) умолчали все изученные нами издания. Что делать, архитектурные уродства – не лечатся.

Симонов и Спасо-Андроников монастыри Одна судьба на двоих

В окно дуло. Закрыли окно – дуло исчезло. Начать главу с пошловатого и несмешного анекдота нас заставляет совпадение – то самое красное словцо, ради которого не пожалеешь ничего, даже родного папу. Так вот, если дело происходит на Восточной улице (к слову, она, вопреки названию, лежит скорее к югу от Кремля, а названа так из-за складов Восточного акционерного общества; случай в Москве обычный – мы еще поведаем о Южном проезде), то Дуло, к великому нашему счастью, никуда не исчезнет. Потому что это Дуло с прописной буквы – знаменитая башня Симонова монастыря, из тех трех, что спаслись при наступлении на монастырскую территорию Дворца культуры ЗИЛа в конце тридцатых.

По совести говоря, писать о двух монастырях следовало по отдельности: легенды русского зодчества и отечественной истории заслуживают индивидуального подхода. А придется снова заводить сказку про белого бычка большевистской тупости и беспросветную темноту класса, который большевики привели к власти. Руины Симонова монастыря рассказывают об этом красноречивее, но и у Спас-Андроникова монастыря к советской власти немаленький счет. А еще у монастырей похожая история. Они практически современники (Симонов на четверть века младше), к основанию обоих имеют отношение ученики Сергия Радонежского, оба по совместительству трудились сторожами – по обыкновениям той поры. В обоих первые церкви были деревянными – это уж позже волшебный Спасский собор Андроникова был возведен в камне, а не сохранившиеся в ходе варварской эксплуатации росписи были сделаны руками гениальных Андрея Рублева и Даниила Черного. Андрей Рублев и похоронен был в Спас-Андрониковом монастыре, но его могилу в числе прочих захоронений тамошнего некрополя уничтожили после революции. И это роднит Спас-Андроников с Симоновым: те же советские вандалы разорили надгробия героев Куликовской битвы Александра Пересвета и Родиона Осляби в церкви Рождества Богородицы в Старом Симонове.

Многострадальную церковь мы причислили к Симонову монастырю не по ошибке: в 1370 году, при основании, монастырь стоял на полкилометра южнее, и эта церковь – тогда еще деревянная – была плотью от его плоти. Через девять лет монастырь перенесли, а церковь обратили в приходскую, присовокупив к ее названию местонахождение: «в Старом Симонове». Симоном, озаглавившим всю округу, был в иночестве боярин Ховрин (по всей видимости, тот самый Стефан Ховра, что основал династию Ховриных-Головиных), хозяин земли, по которой двигали Симонов монастырь.