Книга, называемая Раем

Закончив говорить, он преклонил колена и со слезами молился Господу, чтобы Он всегда покрывал их и помогал им. Потом облобызал Варахию и всех сановников и князей, и при этом пролил столько слез, что, дерзну сказать, залил весь пол во дворце. Все окружили его и так безутешно рыдали, что, казалось, если он оставит их, они умрут. От небывалой скорби они стали неистовствовать и, обнимая и целуя его, с плачем говорили: «О горе нам, откуда нашло на нас такое несчастье?» Называли его «владыкой», «отцом», «благодетелем», «заступником», говоря: «Благодаря тебе мы избавились от заблуждений и познали Истинного Бога, и после всех горестей обрели успокоение. Что с нами будет, когда ты уйдешь, какие беды еще найдут на нас, какие скорби и мучения постигнут?» Они говорили еще многое другое и, оплакивая такую напасть, били себя в грудь. Он же утешал их, говоря, что хотя не телом, но душой будет всегда с ними. Затем он вышел из дворца, а те, кого он любил больше всех, следовали за ним, прося вернуться. Иоасаф вышел из города, а им приказал вернуться назад. Они же продолжали бежать за ним со слезами, не в силах перенести такого лишения. Тогда он, будучи не в силах убедить их отстать кротостью, упрекнул их более сурово, и они нехотя, подчиняясь силе, отступили от него, но продолжали идти за ним уже на большом расстоянии, безутешно плача, пока ночь не разлучила их.

Выйдя из дворца, этот мужественный душой радовался так, как будто возвращался из ссылки на родину. На теле у него была варлаамова власяница, а поверх нее — царское платье. На ночь он остановился в доме у какого-то бедняка и, сняв с себя царскую одежду, оказал ему тем самым последнее благодеяние, последнюю милость. Затем, как в хитон веселия и одежду спасения, облекся в его и других таких же бедняков молитвы, в благодать Божию и помощь, и вышел в пустыню, не взяв с собой ни хлеба, ни воды, ни другого какого утешения, потому что душа его питалась великой и сильнейшей ко Христу любовью, от нее он весь изменился и возненавидел все похоти плоти. Как сказано, любовь сильна, как огонь, и все внутри распаляет, так и этот приснопамятный был настолько опьянен Божественной любовью, что сгорал от жажды как олень, имея и в мыслях, и в душе, и в сердце своем одного только Христа. Все же остальное презирал, по примеру апостолов и всех мучеников, которые ради любви к Богу предпочли этой временной жизни тысячи мук и безчисленные смерти. Когда этот благороднейший и царственный юноша принял в душу свою огонь Божественного желания, он презрел все земное: попрал телесные наслаждения, презрел богатство и временную славу и отверг царский венец, почитая все это ничтожней паутины и обманчивее снов. Возненавидев всякое плотское сладострастие, он ревностно предался тяготам и трудам аскетической жизни, вопия: «Прилепилась, Христе мой, душа моя к Тебе, и десница Твоя да восприимет мя». Освобожденный от смятения всего временного, как от тяжелой цепи, он возрадовался духом, когда достиг пустыни, и громким голосом воскликнул, обращаясь к Вожделенному: «Боже мой, да не пожелаю я когда-нибудь уже более и взглянуть на эти временные блага, да не вознесусь к ним умом своим. Но наполни очи мои духовными слезами и направь стези мои, покажи мне виновника моего спасения, да со всякой тщательностью научусь от него житию подвижническому, да не собьет меня с ног, как неопытного, человеконенавидец. Сподоби меня, Господи, идти путем, ведущим к Тебе, ибо уязвлена душа моя любовью Твоей, и Тебя жажду я, Источника моего спасения». Так он повторял многократно, соединяя молитву с созерцанием Небесного, неутомимо продолжая путь в поисках того, кого желал увидеть. Пищей ему служили растения, которые он принимал в весьма скудном количестве, а вода ему совсем не попадалась, потому что пустыня та была совершенна сухой и безводной; он сгорал от жажды и солнечного зноя, и вообще испытывал сильные страдания. Но любовь побеждала естество, а жажда Бога угашала жажду воды.

Выйдя из дворца, Иоасаф радовался так, словно возвращался из ссылки на родину