Книга о красивой жизни. Небольшая советская энциклопедия

Нигде не было такой волокиты, как на дальневосточных задворках Российской империи. Чуть не на двадцать лет растянулась «деловая» переписка разрешений и попустительств. Лишь в 1892 году упорные братья добились земельного участка. В октябре 1894 года завод дал первую — и сразу — первоклассную продукцию. Это совпало с волной хозяйственного освоения Уссурийского края и мощным притоком переселенцев из Европейской России по морю и по Транссибу. Транссиб, кстати, шел тогда напрямую во Владивосток, через Монголию и Китай, лишь позже была построена дорога на север, к Хабаровску.

Бизнес бурно расцвел, достигнув к началу Первой мировой войны оборота 3 млн рублей в год, и продолжал бы свое семимильное развитие, кабы не исторические перемены — в мае 1919 года партизаны именем диктатуры пролетариата, самого пьющего класса в России, уничтожили завод и все вокруг. Лишь спустя несколько лет эта диктатура вновь открыла завод, прозябавший на выпуске интернационального и беспородного продукта всех неимущих — водки.

Однако — «мастерство не пропьешь» и промысел не уничтожишь. Исподволь, полулегально, малым огонечком теплилось и восстанавливалось заветное дело с корешками и травками, горькими зельями, сладкими плодами и потаенными ядами.

И когда сменились политические декорации и спали драпировки дефицит-экономики, «Уссурийский бальзам» вышел из анабиоза и стал разворачиваться.

У нас появилась, со времен Льва Сергеевича Голицына, князя тостов, возвышенная и романтичнейшая манера описания вин. Поэтические перлы, пафосные метафоры, аллегорические гиперболы, ботанические оксюмороны вроде «букет хорошо пережаренной осени» и прочий пыл и бред — все это уже стало утомлять и вызывать скуку недоверия.

Бальзамы, настойки и наливки «Уссурийского бальзама» отличаются естественностью сложных ароматов, предельной четкостью и узнаваемостью всей гаммы входящих компонентов, запоминающимся вкусом и отчетливым, содержательным послевкусием.

Настойки хороши в аперитивном употреблении, к ним желательны островкусовые и необъемные закуски — долька лимона, маслины, немного подлимоненной красной икры на свежем белом ситном со сливочным маслом французского или вологодского толка. Вполне уместны и лососевые, но не все, а наиболее алые сорта — чавыча, сима и нерка. Семгу лучше приберечь для другого случая, а кету и горбушу не надо лишний раз позорить.

Наливки хороши на десерт, в чаепитии, с обессахаренной мелочью и сухостоем: орешками, крекером, соломкой, печенюшками; сюда пойдет также сыр твердых сортов; камамбер, рокфор, брынза, голубые сыры, чеддер и подобные увлекательные нежности тоже, конечно, можно, но очень понемногу.

Собственно бальзамы хороши и в водке, и в простых столовых белых винах, и в кофе, и в чае, и в прохладительных настоях, и особенно — в коктейлях и крюшонах. Иметь в баре, домашнем или коммерческом, небольшую коллекцию бальзамов — значит быть спокойным за любой вечер и любую компанию, включая одиночество. Следует при этом подчеркнуть, что вечер или ночь любви без бальзама может оказаться незапоминающимся препровождением времени.

Кстати, о рекомендациях времени. Все эти шикарные напитки — преимущественно ноктюрны, предназначенные для перехода от вечера к ночи. Лишь малые дозы бальзама уместны в утреннем кофе. И, конечно, все они зимнего употребления, с октября по апрель, особенно же стоит налегать на них с февраля, когда силы истощены и в окончание зимы не верится. Летом также можно, но только при сильной усталости и расслабляющих недомоганиях.

Ну и последнее.

Ценовая политика «Уссурийского бальзама» еще полна наивности. Когда фирма повзрослеет, ее напитки подскочат в цене, по сравнению с нынешней, раз в пять-шесть. Так что запасайтесь.

Джин и тоник

Тропическая лихорадка косила солдат британской армии в Индии. Средство борьбы с изнурительной болезнью было найдено, но солдаты неохотно принимали хинин из-за его невыносимой горечи. И тогда военные медики добились у командования права, по которому положенная каждому солдату ежедневная чарка выпивки выдавалась только с хинином. Естественно, что интендантство отпускало солдатам самую дешевую водку — можжевеловую. Чтобы не было мухляжа, водку и хинин врачи сливали в один стакан. Ничего не оставалось солдатам-бедолагам, как пить это горько-вонючее пойло.

Процедура была ежедневной, и солдаты так привыкали к этой гадости, что, возвращаясь домой, требовали в лондонских, ливерпульских, кардиффских и прочих кабачках то же самое.

Лондонские снобы, нигде никогда ни в каких индиях не служившие, но желавшие казаться героями британской колониальной армии, тоже стали пить эту отраву и, в строгом соответствии со своими социальными функциями, придали пойлу бешеную, чисто снобисткую популярность.

Так возник напиток «джин и тоник».

Классический вариант его — треть джина и две трети тоника в высоком стакане, со льдом и соломинкой.

В наши сурово-пьяные дни джин и тоник стал чуть ли не дамской забавой, уделом изнеженных и неприспособленных пить горькую из горла.