Конечно, нашему брату эта смесь может показаться практически безалкогольной. Помню, первые мои попытки освоить этот коктейль кончались однозначно: через полчаса — джина уже нет, тоника полно — хоть опять беги за джином, а я — ни в одном глазу. Но теперь-то я умею.
Подойдешь нынче к стойке в глубине пятизвездочного отеля ранним утром, часов чуть ли не в двенадцать: «Джин энд тоник, плиз» — «Вы сейчас будете оплачивать или записать на счет вашего номера?», протянешь безупречно смазливой барменше гостевую карточку президентского апартмента, выйдешь аутсайд, на гольфовую площадку с видом на океан, задумаешься о чем-нибудь нетленном, о судьбе Доу-Джонса, например, а лед-то не тает, сладкая отрада забвения втекает медленно, неспешно, и так по кайфу эта горечь через соломинку, и горечь всей моей незадачливой миллионерской судьбы.
Про пиво
Залитый мягким и пряным солнцем сентябрьский город. Сквозь пеструю, немного зябкую листву проглядывает лукавая мудрость жизни — плевать на все. Прежде всего, конечно, на работу, не то чтобы проклятую, но очень удобную для наплевательства. И мы едем в «КПЗ», «Киевский пивной зал», именуемый также «Сайгоном».
В двенадцать тут еще пустовато, а через два часа под дверью будет колыхаться и материться скупая мужская очередь голов в пятьдесят, все столики будут заняты, а на каждом столике — по двадцать-тридцать кружек свежайшего, в нарядной, пол-ладони толщиной, пенной бахроме.
Как нам сегодня повезло! Сегодня — раки. Их разносят на тарелках килограммовыми охапками, огромных, темно-красных, пахнущих лаврушкой, перцем и самими раками. На правах завсегдатая и заправилы сообщаю подлетевшему официанту:
— Валер, значит, так: всем по пять кружек для начала и кило раков на старт. И помордастей, пожалуйста, с обеими клешнями, победителей. Вот рупь. У меня сегодня день рожденья.
Пятнадцать кружек выгружаются на стол через минуту. За кулисами идет непрерывный разлив пива безо всяких заказов, только успевай мыть кружки и заливать их. Счет ведут сами официанты, ну и мы, если, конечно, в состоянии.
«С утра выпил — весь день свободен».
Первые пять улетают практически сразу, без пауз и дум о закуске. Холодное, пенистое, в меру неразбавленное, свежайшее — только что с Бадаевского, расположенного совсем близко, на Дорогомиловской набережной. Нутро жаждет этого пива так, как будто до того никогда не потребляло его и вот, наконец, дорвалось. Облизал губы от пены предыдущей кружки и тут же поднимаешь следующую, пьешь жадно, большими глотками. А вдруг отнимут? А вдруг землетрясение или война? или борьба за мир? или жена войдет?
К ракам рука тянется только после пятой — раньше как-то даже и неприлично, и малодушно: мы, что, раков пришли сюда есть?
После десятой наступает некоторое равновесие, некоторый баланс и успокоение страстей: теперь после каждой кружки надо идти сливать лишнее.
За соседними столиками режутся в коробки, но мы — народ серьезный. Нам есть о чем поговорить, например, о бабах, о футболе, о работе, о погоде и, наконец, о самом важном и насущном: «какую страну проссали».
От табачного дыма видно ясно только то, что пьешь, все остальное плывет и колышется. Кто-то разбавляет пиво водкой и бормотухой, ломая чистый пивной кайф — до этого я еще не скоро дойду, но дойду, как почти все мы благополучно дошли.
Где-то в районе двадцатой наступает пивное отупение и равнодушие. Советская власть уже не кажется такой монотонно омерзительной, а раки поедаются так, будто мы их каждый день едим.
Валера приносит еще двадцать. Нас уже четверо, опоздавший уже никогда не догонит нас и так и будет плестись в отдалении пяти кружек: а не надо задерживаться на работе, мало ли что начальник неожиданно пришел, у всех начальники, мы же не опоздали!
— Леща будете?
— Почем?
— Три. Классные лещи, килограммовые.
Я достаю зелененькую трешку, прячу ее, достаю из другого кармана увесистый красный червонец:
— Четыре, на каждого по хвосту. И чтобы с икрой.
— Давай еще два.
— Ну, держи еще трояк, но чтоб все метровые и с икрой.
Сегодня мой день рождения — я обязан быть щедрым, сговорчивым и властным, тем более после уже принятых двадцати. А кроме того, при благословенной цене пива по 22 копейки за пол-литра (пиво во всех барах одного сорта — «пиво», впрочем, кажется, «Жигулевское», потом будет другое, но одно пиво — «Ячменный колос», по 20 копеек из автопоилки, с недоливом примерно ста граммов в каждой кружке), при трехрублевой цене за кило раков легко и необременительно быть расточительным барином. Однова живем, а до получки в сто рэ в месяц все равно не дотянуть!