В новый 1980 год страна вошла с новой Конституцией: Россия объявлялась парламентской республикой, со всеми гражданскими свободами и правами, включая право наций на самоопределение вплоть до отделения и присоединения. Литва, Эстония, Чечено-Ингушетия и Тува вышли из состава России, но присоединились Болгария, Сербия, Черногория, Словакия и Румыния: страна немного сдвинулась к западу. Была объявлена всеобщая демилитаризация народного хозяйства и вечный нейтралитет, страна вышла из Варшавского договора и с извинениями вернула Германии, Польше, Финляндии и Японии оккупированные в результате Второй мировой войны территории, за что получила от стран Западной Европы, США и Японии безвозвратный кредит в размере, в полтора раза превысившем годовой бюджет страны.
В Россию хлынули капиталы — мир ощутил взрыв инвестиционного энтузиазма: открывался рынок сбыта трехсотмиллионной страны.
На парламентских выборах 1984 года коммунисты оказались третьими. Коалиционное аграрно-промышленное правительство выдвинуло амбициозную программу Возрождения.
К 2000 году Россия окончательно вытеснила на европейском продовольственном рынке Соединенные Штаты и стала важнейшим участником мирохозяйственных связей в Азии: от Японии до Ирака. На гербе страны были изображены две руки, вздымающие над головой лом — символ трудолюбия свободных жителей России.
В комнате
Она сидела на своей односпальной и курила «Север», маленькие злые папироски по 11 копеек за пачку с двадцатью пятью термоядами. Лающий табачный кашель время от времени рвал на части ее тщедушное, высохшее тело. Мысль еле шевелилась в ней — все более вместо мысли приходили отрывки бессвязных картин перегнойного прошлого. То ей вспоминался рождественский бал в Манеже, ее первый в жизни бал, и какие-то нелепые своей поэтичностью мечты и ожидания от наступающего через несколько дней века. То мелькало имение под Княжим Погостом в далекой и милой, чудоковатой Вятской губернии, и папенька в поддевке вместо блестящего мундира, в каком его привыкли видеть в Москве, и неистовые соловьи в продрогших от заморозков черемухах и сиренях, и «Выхожу один я на дорогу», и шальной поцелуй чьего-то Митеньки, и жилтоварищество в их доме напротив Спасо-Зачатьевского, пишмашработа, первая отсидка и как ее пустили по рукам в мужском бараке, потом еще одна отсидка, когда их немилосердно гнали на Валдай, а через четыре года, когда вроде бы стало налаживаться — в Мариинск, — еще более немилосердно, сибирский накрахмаленный снег и промерзшие годовые кольца на лесоповальных бревнах «Все для фронта! Все для победы!»
В 1954 году ее освободили и даже позволили вернуться в Москву. Ей сказали, что времена поменялись и что она теперь вряд ли опять вернется в зону.
В Москве ей выдали в Сталинском райисполкоме ордер на пятиметровку в двухэтажном бараке коридорного типа, на первом этаже, рядом с общей уборной и с кухней на другом конце коридора, но ей на той кухне делать было нечего, и у нее даже не было своего стола там, а потому, а также по инвалидности, у нее не было дежурства по мытью и уборке общих мест.
Ей положили пенсию по инвалидности первой группы, сто семьдесят рублей в месяц.
Койку и приклад к ней дали соседи, потому что их дочку, которая спала на этой койке раньше, порезали в Измайловском лесу, сильно поредевшем от военных лесозаготовок. А тумбочка осталась от прежнего жильца, фронтового инвалида, спившегося до смерти в пивной у трамвайного круга.
Приклад уже сильно поистлел, особенно простыня, мелко-мелко жеванная и нестиранная ею ни разу, а чулки в подушке сбились колтунами, но это не беспокоило ее почти невесомое тело и существование. Раз в месяц она плелась в солдатскую баню на Острове и просиживала в адской парной невероятно долгое время, то жуча и немощно отжимая запревшее исподнее, то просто сидела на самом верху, бессильно бросив руки меж колен. Баня заменяла ей все: кино, больничку, прачечную и аптеку.
Мысль, наконец, пришла, продравшись сквозь утомительные картины прошлого.
С ней в 1947-м сидела американская шпионка: какая-то американская дура, погнавшаяся в Россию за майором, которого наверняка уже давно распылили в Норильске или Экибастузе, местах наиболее обжитых победителями и прочими персонажами кино «Встреча на Эльбе».
Американка все пыталась узнать и понять, почему все русские такие мазохисты и готовы все это терпеть годами, жизнями и поколениями.
Тогда, на нарах, она не могла этого объяснить, но теперь, когда американка благополучно уехала в свою Америку линчевать негров или клеветать на наш строй, ответ нашелся.
Вся система воспитания и образования у нас строится на том, чтобы человек с младых ногтей научился понимать и сочувствовать страданиям другого человека. Об этом вся огромная русская литература, все искусства. Даже само понятие русский интеллигент — оно ведь про умение сострадать и сочувствовать чужой боли и беде.