Книга о красивой жизни. Небольшая советская энциклопедия

Прямо перед воротами — голубой «аякс», передвижной биотуалет, это, значит, мы можем не волноваться о предстоящем будущем. Слева — какая-то лавочка и стол, за которым орудует решительный фермер. Тут же лаймы, с полдюжины разных соусов и заправок. Цены вполне доступные: 35–40 баксов за полсотни устриц плюс пятерка за пользование пикниковым столом. За продавцом под навесом — длинные два ряда ванн, заполненных чистейшей проточной водой и квадратными корытами на сотню устриц каждое.

После недолгих расчетов и соображений, мы берем полсотни на двоих, с тем, чтобы, отведав, сколько сможем, остальное забрать с собой и разделить поровну. Нам наваливают нашу полусотню на мокрый поднос, к которому приторочен устричный нож, мы сами набираем себе разных соусов и устраиваемся за одним из столов.

Устрицы надо вскрывать так: берешь в левую руку, обутую в резиновую рукавицу (естественно, я ею не пользовался), поворачиваешь раковину так, чтоб малоприметное устье было повернуто острым углом вниз, вставляешь (не сразу, нащупать надо) нож и вводишь его как можно глубже, по самую рукоятку, затем поворачиваешь лезвие на 90 градусов — и раковина открыта! Верхнюю крышку выбрасываешь, из нижней сливаешь воду, ножом надрезаешь снизу основание моллюска. Следующий! Зараз терпения хватает только на шесть ракушек. Мы спрыскиваем их лимоном, заправляем то жгучим красным, то разновидностью «тысячи островов», то свежесделанным итальянским, глоток шампанского… стоп!

Это место — единственное во всем западном полушарии, где можно легально и в открытую пить любой алкоголь. Те, что попримитивней, тащут пиво, некоторые даже приволокли «будвайзер», прикованные рекламной цепью к этой мочевине. Люди, не лишенные разума, пьют белое сухое; уважающие себя, вроде нас, — шампанское; подлинные устрицееды держат рядом с собой серебряные ведерки со льдом и несколькими бутылками отменного и отборного шампаня.

Мы еще не приняли и по второй, а солнышко так ласково пригрело заливчик, бережок, наши иззябшие души. И так как-то сразу не захотелось помирать, и даже потянуло не то чтобы продолжить эту жизнь, нет, просто подумалось и решилось, что она, настоящая, вот только сейчас и начинается, а до тех пор шли какие-то трудные и мучительно долгие роды, шестьдесят лет кряду. И, стало быть, все самое лучшее и настоящее еще впереди, и надо как-то подготовить себя к встрече с прекрасным, ну, хотя бы успеть налить и, конечно, вскрыть еще полдюжины устриц.

В такой обстановке как-то особенно легко и хорошо болтается вроде ни о чем, но весьма значительном. И каждое слово кажется таким глубоким и осмысленным, озаряющим самые удаленные горизонты.

Во время поездок у меня всегда в ближайшем кармане болтается какая-нибудь бумага и огрызок шариковой ручки. Но сейчас мне совсем не хочется писать: написанное слово взывает к мышлению. А мышление, оно не вдохновляет ни на шампанское, ни на устриц.

Не мне вам советовать, вы и без меня прекрасно знаете, что шампанское надо пить то, что рождено рядом с теми устрицами, которыми вы собираетесь закусывать. Ближайшее от Маршалла место — Корбель, где, между нами, делают очень приличное мускатное шампанское, тонкого вкуса и выразительного аромата.

Первая бутылка улетела в каком-то упоительном восторге и на огромной скорости. Следующая, вырванная из ледового плена, как то ли «Седов», то ли «Челюскин», идет уже в светлых раздумьях и наблюдениях.

Запрет на алкоголь в пикниковых точках породил у американцев комплекс пионера первого года призыва: обычно они шумны, веселы, жизнерадостны, из них брызжет оптимизм и телячьи нежности.

Здесь же, на устричной ферме, они обретают вполне нормальные человеческие черты, жужжат и шушукаются по-взрослому, они степенны и негромогласны, потому что не relax «взвейтесь кострами», а общаются друг с другом.

Конечно, они не такие, как мы. Я вот рукавицу так и не надел ни разу, потому что испытывал легкую жажду риска и трудностей, для них же комфорт и безопасность — самое главное и важное в жизни, потому что все проблемы, сложности и риски — там, в кино, на экране.

И к устрицам, не желая ощущать наслаждение в чистом виде, они возами тащат хлеб, сыр, овощи, прочие нитраты и концентраты. Многие жрут устрицы не в сыром виде, а поджаривая их на огне, как обыкновенное барбекю. Наиболее извращенные компании складывают тушки обожженных моллюсков в кастрюльку с соусом, стоящую тут же на огне. Получается нечто вроде устричного супа. Бог им судья.

Это все, однако, мелочи.