Книга о красивой жизни. Небольшая советская энциклопедия

В целом публика — непривычно нормальная. Вот сидит на столе девчушка, с ситцевым лицом и льняными волосами, бокал белого вина на отлете, она по-славянски хороша и лукава, и ее подруги — под стать ей и также не боятся харасмента, как Красная Шапочка Серого Волка, и вся эта молодежь такая славная, серьезная и сосредоточенная на взаимопонимании и взаимообожании. Тут же скачут и собаки, слегка шальные от выпитого хозяевами, и устрицы, кажется, тоже уже немного хороши, и столы все покосились, и так не хочется верить, что полсотни устриц как не было, а в закромах родины ни грамма шампанского.

Пошатываясь от счастья, мы сваливаем из устричной благодати, наш стол тут же оккупирует следующая компания. Мы прихватываем домой еще дюжину раковин, увесистых, как оружие пролетариата. Не то что парковка — все обочины забиты любителями устриц, фанатиками и поклонниками нетрезвого образа мыслей и чувств, ценителями интимного общения на уровне «ты меня уважаешь?», потому что где еще такое можно спросить друг у друга?

Вечер брошенных собак

В пивную «Якорь и корона» к семи набилось человек до восьми, что для этого заведения было запредельно: три места у стойки и два столика на двоих каждый. Четыре телевизора крутили спортивные программы — и все разные. Куда ни повернешься, непременно воткнешься в экран и хоть на пару минут, но застрянешь то перед хоккейной дракой, то перед футбольной свалкой, то в каком-нибудь нокауте, то просто с бейсбольной битой наотмашь. Деваться от этих экранов некуда, только в кружку, на дне которой с внешней стороны черной нитроэмалью по белому фаянсу выведен твой номер, дата приобретения и твое имя. Кружки эти висят на крючках над стойкой так, что эти донышки видны только хозяину, старому британскому еврею Сэму, владельцу, бар-тендеру и прислуге всего заведения, представляющего собой пристенок к пивоварне, принадлежащей все тому же Сэму, как и еще парочка забегаловок в соседних городках: в одной орудует жена Сэма Фанни, в другой — его зять, оставшийся от дочки, сбежавшей после года замужества в несуществующую Австралию, потому что так далеко быть от наших мест просто немыслимо и невозможно, да и что делать в такой дали?

Длинными зимними вечерами (а летние вечера еще длинней) за стеклянной перегородкой видны были все шесть цилиндров пивоварни, беззвучно подававших в зал шесть сортов пива, два из которых пить просто нельзя, но именно поэтому они пользовались наибольшим спросом, два были так себе, и их никто никогда не заказывал, а два — «пендрагон» и «стайлхэд» — просто великолепны и выкушивались лишь двумя-тремя чудаками, включая самого Сэма.

Привычный и ровный шум разговоров ни о чем был фоном для грохота кубышки о стойку: Билл, старикашка Боб и Майкл, как всегда, играли в кости, как всегда, по пятерке, как всегда самым яростным образом матерясь и ругаясь. На сей раз было за что: старикашка Боб буквально раздевал своих заклятых друзей-приятелей. Проигрыш Билла давно улетел за пару сотен, Майкл стойко держался почти весь вечер около минус полтинника, но теперь стремительно догонял Билла.

Старикашка Боб, бывший дальнобойщик, весь истратившийся на примотельных девочек, запихивал свои нетрудовые в провисший от денег карман комбинезона и подзуживал приятелей: ребята, так долго фишка идти не может, наваливайтесь на меня. Но кубики упорно выскакивали для него из кубышки аппетитными комбинациями, у неудачников же даже к третьему броску еле набиралась какая-нибудь паршивая тройка или пара чахлых двоек.

После каждого проигрыша Билл срывал с себя бейсболку, хлопал ею по стойке и грозил старикашке Бобу, его матери, а также Богу со всеми его матерьми самыми отвратительными извращениями в особо грязных формах. Майкл, напротив, только сопел и делал вид, что вот сейчас соберется и вмиг отыграется: на самом деле перед ним стоял тихий и долгий ужас семейной сцены, которую он оттягивал все большим проигрышем, усугубляя предстоящую казнь.

В углу сидела ирландская парочка, не по-ирландски чистенькая, чопорная и тихая. Они сосали свою темную муть цвета бочкового кофе, единственные, кто может такое пить на ночь глядя. Их присутствие или отсутствие отражалось лишь на химическом составе воздуха, тем более, что они так до конца и не произнесли ни одного членораздельного звука.

Между стойкой и дверью, ведущей в преисподнюю и заветные кулисы забегаловки Сэма, где, кстати, находился и весьма аккуратный туалетик, куда Сэм старался не пускать своих закадычных, тем более случайных клиентов, за столиком на двоих сидело трое, спасительно загораживая проход в недра.