Книга о любви

Однажды человек из народа обратился к учителю дзен Иккю: “Учитель, напишите мне, пожалуйста, несколько изречений величайшей мудрости”.

Иккю сразу же взял кисточку и написал слово “внимание”.

“Это все? – спросил тот человек. – И вы не добавите что-нибудь еще?”

Иккю написал тогда два раза подряд: “Внимание. Внимание”.

“Ей-богу, – произнес тот человек с заметным раздражением, – я не вижу особой глубины или остроты в том, что вы написали”.

Тогда Иккю написал то же слово трижды подряд: “Внимание. Внимание. Внимание”.

Почти в гневе человек потребовал объяснить: “Что все-таки означает это слово «внимание»”?

На что Иккю мягко ответил: “Внимание означает внимание”[208].

Вопрос о важнейшей роли внимания возвращает нас к парадоксу родительской любви. Когда я только начинал заботиться о дочери каждый день, я чувствовал, что буквально кладу себя на алтарь семьи. Я действительно приносил себя в жертву родительским обязанностям. Я отчаянно тосковал, но пытался не подавать виду. Дни мои тянулись мучительно, лишь бы дожить до вечера. Я злился из-за заляпанного ковра и деталек “Лего”, на которые наступал в потемках. Я пытался убедить себя, что, лишившись работы, найду утешение в воспитании дочери, но бывали дни, когда я чувствовал себя последним ничтожеством. Я забыл ее курточку в магазине, мы потеряли туфельку в парке. Дочка отказывалась спать днем, а однажды проглотила монетку, и потом я всю неделю ковырялся в содержимом ее горшка, чтобы убедиться, что инородное тело вышло естественным путем.

Но деваться мне было некуда, так что я продолжал тянуть лямку и учиться. Я осваивал практическое значение глаголов, которые составляют суть родительских хлопот и выглядят такими простыми со стороны: успокаивать, играть, кормить, убаюкивать. Месяц за месяцем мы с дочерью все лучше узнавали друг друга, и постепенно я начал понимать, что проводить время с ребенком можно весело и интересно. Иногда в моменты подстройки я на несколько драгоценных часов полностью растворялся в ритмах ее мира. И то, что это был мир детских площадок и сырных палочек, даже радовало меня – там я мог забыть о своих взрослых тревогах.

Одной из первых наших совместных игр была игра в доктора. Дочке тогда страшно нравился диснеевский сериал “Доктор Плюшева”, где маленькая девочка лечит свои игрушки. В нашей версии игрушкой был я. В начале игры дочка расспрашивала, что у меня болит. Она осматривала мои руки и ноги и требовала объяснить происхождение каждого шрама или синяка. Вот тут я порезал колено, и мне наложили шов. Вот тут я ударился голенью о дверцу машины. Этот палец у меня кривой с тех пор, как я упал с велосипеда и получил перелом. Потом она доставала свой игрушечный докторский чемоданчик и приступала к лечению при помощи волшебного фиолетового стетоскопа и мягких прикосновений. При этом дочка проявляла недюжинное терпение, какого я от нее совсем не ожидал. В итоге я оказывался по уши в пластыре, бинтах и скотче.

Так шли день за днем. Я думал, что забочусь о своей дочери. Только много позже я понял, что это она заботилась обо мне.

Противоречивые чувства

В 1963 году Шэрон Розиа, беременная своим первым ребенком, вернулась домой и обнаружила на крыльце двух агентов ФБР. Представившись, они объяснили, что ее муж не тот, за кого себя выдавал. Он жил под вымышленным именем и находился в розыске в семи других штатах по обвинению в растратах и мошенничестве. Шэрон была не единственной его женой.

Новость потрясла ее. Родственники настаивали, чтобы она отдала ребенка на усыновление. Они убеждали ее полностью порвать с прошлым. Но Шэрон не согласилась. Ей был всего двадцать один год, у нее не было источника дохода, и ресурсы ее были ограничены, однако она твердо решила оставить ребенка.

Следующие несколько лет были для них тяжелым временем. Шэрон подала на развод, оформила банкротство и устроилась на работу, чтобы прокормить себя и дочку. Позже она снова вышла замуж, переехала в округ Ориндж и стала социальным консультантом по вопросам усыновления. Но воспоминания о внезапном исчезновении первого мужа продолжали преследовать ее всю жизнь. “Я знаю, о чем говорю, когда утверждаю, что утрата близкого человека сказывается на всей дальнейшей жизни, – рассказывала она в интервью в 1995 году. – Я отдаю себе отчет в том, что все, чему я учу, вся моя работа – прямое следствие моего собственного опыта”[209].