Книга о любви

С точки зрения Джона Уотсона, такие дети просто идеальны. Они уже научились быть независимыми! В столь раннем возрасте! А вот Мэри Айнсворт видела в подобном поведении проявление ненадежной привязанности – такой тип она назвала “избегающим”. Она утверждала, что здоровый десятимесячный ребенок должен испытывать тревогу, оставшись без мамы. Если он не плачет, когда мама ушла, значит, что-то не так. В этом Айнсворт и другие приверженцы теории привязанности наиболее резко расходились во мнениях с Уотсоном и его последователями, которые утверждали, что задача родителя – научить ребенка не быть уязвимым. Пусть растет сильным и утешается самостоятельно, считали они.

Может показаться, что ученые раздули теоретический спор на пустом месте: исходных данных очень мало, так ли важно, как их интерпретировать? Однако этот спор имеет серьезные практические последствия. По сути, он упирается в вопрос, насколько мы, люди, автономные существа. Если нам никто не нужен и зависимость от других есть лишь проявление слабости, то ребенка необходимо приучать быть одному. Дети должны учиться справляться с трудностями самостоятельно уже с первого года жизни. Однако если мы устроены так, чтобы полагаться на окружающих, то ребенку нужно уметь просить о помощи, даже если эта просьба поначалу звучит как младенческий плач.

Дискуссия разгорелась особенно жарко в 1980-х, когда авторитетный специалист по психологии развития Джером Каган из Гарварда решительно отринул теорию привязанности, которая к тому времени набирала популярность. Вслед за Уотсоном он заявил, что стоическая сдержанность “избегающих” младенцев не признак проблем, а преимущество. “Если внимательная и заботливая мать сумела приучить ребенка полагаться на собственные силы и контролировать страх, такой ребенок с меньшей вероятностью расплачется, оставшись один, – писал Каган в своей работе «Природа ребенка». – Хотя некоторые ученые [в частности, Айнсворт] считают таких матерей недостаточно заботливыми, в действительности их поведение может объясняться желанием привить ребенку умение не поддаваться страху и уверенность в своих силах. Возможно, отнюдь не случайно такие дети лучше справлялись с непривычной ситуацией, когда мать выходит из комнаты, оставляя их в одиночестве”[216]. Иными словами, то, в чем Айнсворт видела ошибку, Каган рассматривал как достижение. По его мнению, мать не должна бояться покинуть ребенка хотя бы на минуту, а то, что ребенок не плачет, оставшись один, не является свидетельством ненадежной привязанности.

Как же понять, кто прав в этом научном споре? Одна из первых попыток была предпринята в городе Билефельд, промышленном центре Северной Германии. В 1976 году ученые супруги Клаус и Карин Гроссман начали отслеживать развитие сорока пяти младенцев, родившихся в полных семьях. Наблюдение начиналось с самого рождения – Карин делала первые записи прямо в родильном отделении. Когда Гроссманы приступали к своему многолетнему исследованию, они предполагали повторить эксперименты Айнсворт. Однако они столкнулись с неожиданным поворотом в своем эксперименте: в тесте по процедуре “Непривычной ситуации” немецкие дети вели себя совершенно иначе, чем испытуемые Айнсворт. Если в ее экспериментах примерно две трети младенцев демонстрировали надежную привязанность, а оставшаяся треть – избегающий либо сопротивляющийся тип, то у Гроссманов результаты распределились строго наоборот: две трети детей имели ненадежный тип привязанности. Что еще более интересно, такое отклонение произошло преимущественно за счет детей, которые не плакали, когда мать уходила. В немецком эксперименте почти половина испытуемых была отнесена к избегающему типу, что в два с половиной раза больше, чем доля таких детей в экспериментах Айнсворт с участием американских семей из среднего класса[217].

Каган увидел в таких результатах доказательство своей правоты: в избегающем поведении нет ничего плохого. “Можно ли заключить на основании этих данных, что среди немецких детей гораздо больше тех, кто имеет «ненадежную» привязанность, чем среди американских? – спрашивал он. – А может быть, немецкие дети просто лучше умеют контролировать страх?”[218] Он считал, что правильный ответ очевиден: детей надо учить справляться со страхом. Гроссманы поначалу согласились с такими выводами, предположив, что столь высокий процент избегающего поведения – следствие традиционного немецкого подхода к воспитанию. “Немецкие матери ценят умение обходиться своими силами, поэтому они не столь отзывчиво реагируют на детский плач, особенно если не видят серьезной причины, – говорила Карин Гроссман в интервью психологу Роберту Карену для его книги «Истоки привязанности». – Думаю, в старые времена в Пруссии абсолютный самоконтроль считался высшей добродетелью. В идеале человек не должен был ни при каких обстоятельствах беспокоить окружающих своими проблемами”[219].