Результаты, как пишет Джезеф, ошеломили исследователей: 43 % выживших утверждали, что так или иначе выиграли от случившегося. Трагедия была для них ужасным потрясением, но она сделала их добрее, сильнее, и с тех пор они меньше переживают по поводу мелких неприятностей. Катастрофа вторглась в их повседневность, заставив остановиться и задуматься о главном: “Какой жизнью я живу? Кем я хочу быть?”
И так действуют на людей не только морские катастрофы. После того как Джозеф и его коллеги опубликовали данные о положительных изменениях личности, вызванных пережитым несчастьем, другие исследователи стали разрабатывать эту тему дальше. Ричард Тедески и Лоуренс Калун из университета Северной Королины в городе Шарлотт многократно доказали, что значительная часть людей, переживших “серьезные потрясения”, со временем приходит к выводу, что эти события заставили их больше полюбить жизнь. (Хотя наука по-прежнему больше сосредоточена на исследовании посттравматического стрессового расстройства – согласно одному исследованию, статей, посвященных ему, вышло в двадцать пять раз больше, чем на тему посттравматического роста[494]
– рост является более распространенным последствием катастроф[495].) “Посттравматический личностный рост – это не просто возвращение к исходному состоянию, – пишут Тедески и Калун. – Это улучшение, причем в некоторых случаях весьма значительное”[496]. При этом почти не имеет значения, какое именно несчастье случилось с человеком: исследователи обнаруживали посттравматический рост у людей, переживших развод, у военных, вернувшихся из плена после войны во Вьетнаме, у студентов, имевших проблемы с успеваемостью, у ВИЧ-инфицированных, у излечившихся от рака, у родителей, потерявших детей, и овдовевших супругов[497]. Это явление часто сравнивают с тем, как заново отстраиваются города после серьезных землетрясений. Хотя само по себе землетрясение в буквальном смысле заставляет пошатнуться наши фундаментальные представления о мире – оказывается, земная твердь далеко не так надежна, как кажется, – восстановленная городская инфраструктура часто оказывается лучше старой. Катастрофа позволяет понять, что было хрупким, а что крепким, что выстояло, а что разрушилось при первом же толчке. Отстроенный заново город будет более устойчивым к потрясениям, как и психика человека, пережившего психологическую травму[498].Но вовсе не страдание как таковое дает нам новые силы – горькие переживания бесполезны и ничего не могут сообщить. Не стоит романтизировать горе. Наука говорит, что трудности помогают стать лучше, если мы используем их как возможность заново оценить свою жизнь, как редкий шанс пересмотреть основные ориентиры. (Кроме того, очень важно, чтобы рядом были друзья и близкие, которые помогут справиться с несчастьем.) Боль становится движущей силой для переосмысления жизни: пережив несчастье, мы часто понимаем, что наш век короток и самое важное в жизни – это те, кого мы любим. Казалось бы, это давно известно, однако горе заставляет прочувствовать эту истину. “Люди [выжившие после катастроф] начинают по-новому смотреть на отношения с близкими, – пишет Джозеф. – Ощутив на собственном опыте, сколь хрупка человеческая жизнь, они понимают, что человеческие отношения важнее всего в этом мире, и начинают гораздо больше ценить свою семью и друзей”. Боль от утраты привязанности заставляет нас крепче привязываться к людям.
Казалось бы, это глупо. Познав весь ужас утраты, логично было бы начать избегать привязанностей, чтобы не пережить ее снова. Быть одному гораздо безопаснее.
Но мы не ценим безопасность. Когда дело касается любви, мы становимся совершенно бесшабашными. Трагедия неизбежна, это понимает каждый: все, кого мы любим, умрут, если только мы не умрем прежде. Но мы живем, закрывая глаза на эту истину, потому что только так и можно жить по-настоящему.
Слава богу, жизнь нас ничему не учит.
Глава 5
На память
Быть может, я не всегда его любила так, как сейчас. Но хорошая память при таких обстоятельствах непростительна.
Столь коротка любовь и столь длинно забвенье.