Книга о Петербурге

Петербургские медиафигуры, спровоцированные корреспондентами местных изданий, по этому случаю высказались, но ничего дельного не сказали. Тогда в Петербурге решили слегка подсластить горожанам пилюлю и сообщили чуть погодя одно позитивное дополнение. Все так, мы в лидерах, но зато в Москве основная причина психических расстройств — алкоголизм, и по этому показателю Москва значительно обгоняет Петербург.

Но позвольте, что это значит? Значит, что за вычетом тех, чьи психические проблемы обусловлены очевидной, понятной и до известного смысла естественной причиной (алкоголизмом), в Петербурге доля подверженных «резким и странным влияниям» будет еще выше, чем в Москве. (О да, именно «доля» — во всех значениях слова — не только в арифметическом!..)

Вряд ли в Петербурге меньше пьют, чем в Москве, но тогда не следует ли из этих соотношений, что алкоголь в Петербурге как раз уберегает от умопомешательства?

Как мы помним, слова о «влияниях на душу человека» трезвомыслящий Свидригайлов произносит в трактире, за стаканом вина. Раскольников не пьет, его дело. Слушая Свидригайлова, он ставит ему про себя диагноз: «Это помешанный». Он и раньше, при первой встрече, заявлял Свидригайлову: «Но вы действительно, действительно сумасшедший!» Будто это Свидригайлов, а не он грохнул двух человек по теоретическим выкладкам. А ведь Свидригайлов деликатнее (и точнее): он говорит о полусумасшедших, населяющих город.

На 1865-й у нас статистики нет.

Но Свидригайлов-то, похоже, прав.

Похоже, не только Свидригайлов, но и сам Достоевский испытал на себе эти «влияния».

Свидригайлов знает, что говорит. Он несколько дней как приехал — ощущения свежие.

Ко всему прочему он скоро застрелится — счет идет на часы.

Я знаю многих приезжих, которые не смогли в Петербурге прижиться.

N, мой добрый знакомый, переехавший в Петербург из Москвы, едва с ума не сошел к началу первой зимы. Его рассказы о мелких конфликтах с какими-то непонятными незнакомцами порой напоминали воспоминания о галлюцинациях. Ситуация усугублялась тем, что в Петербурге он запил. Потом бросил пить. Отчего впал в глубокую депрессию, которую лечил таблетками. Я часто встречал его на Сенной, рядом с которой он в то время жил, — он бродил по площади в длинном сером пальто, наброшенном чуть ли не на голое тело, и почему-то напоминал мне Раскольникова, который вернулся с каторги.

Мне довелось разговаривать с французом, который жил в Петербурге более года. Мы оживленно беседовали; я (к слову пришлось) поинтересовался, легко ли он перенес нашу зиму. Он помрачнел, он сказал: это хуже, чем он мог предположить. Имелись в виду долгие зимние ночи. Он не понимал, как их переносят другие.

Свидригайлов приехал в Петербург летом, когда стояла жара, — тоже, конечно, не подарок, но, по крайней мере, не долгая ночь…

Депрессия Раскольникова, его болезнь, предшествующая убийству, совпала с белыми ночами. Не они ли причина?

Только кому это он говорит про город полусумасшедших? — Раскольникову!

«Между тем это административный центр всей России, и характер его должен отражаться на всем. Но не в том теперь дело, а в том, что я уже несколько раз смотрел на вас сбоку. Вы выходите из дому — еще держите голову прямо. С двадцати шагов вы уже ее опускаете, руки складываете назад. Вы смотрите и, очевидно, ни пред собою, ни по бокам уже ничего не видите. Наконец, начинаете шевелить губами и разговаривать сами с собой, причем иногда вы высвобождаете руку и декламируете, наконец, останавливаетесь среди дороги надолго. Это очень нехорошо-с. Может быть, вас кое-кто и замечает, кроме меня, а уж это невыгодно».

Так и есть. Петербург — город бубнящих. В 90-е годы прошлого века я часто думал об этом. Часто встречались прохожие, говорящие сами с собой. Потом бубнить на улице стало в порядке вещей, но это уже из-за мобильных телефонов, — истинно бубнящие потерялись в массе тех, кто был с кем-то на связи.

Свидригайлов подметил в Раскольникове черту, которая незаметна читателю, равно как и самому Раскольникову: он постоянно говорил сам с собой. Мы знаем, как воспринимал других Раскольников, но трудно сказать, как они воспринимали его — вне зависимости от известного нам взгляда рассказчика. Может, так же, как Свидригайлов, — постоянно бубнящим? А если так, то не выболтал ли он свои секреты — и не в бреду, а в обычных бытовых ситуациях? Может, Порфирию Петровичу и расследовать ничего не надо было? Может, Раскольников уже все сам рассказал этому городу, блуждая по его улицам и переулкам?

СПб лихорадит

…Приходили гости; тело убитой (сообщают массмедиа) было спрятано в другой комнате. Вечером он купил пилу. И водку. Приступил ночью. Выносил в три захода, бросал в Мойку (он жил у Фонарного моста).