Книга о Петербурге

Волею жены и по стечению благоприятных обстоятельств нахожусь во Флоренции. Идея-то была меня развеять, отвлечь от работы, от книги о Санкт-Петербурге, но — Флоренция! — январь! — Достоевский! — уж я-то знал это, он завершил тут «Идиота» в январе месяце 1869 года! И вот еще одно, касаемо личного восприятия порядка вещей, — опять совпадение: мы ничего не подгадывали специально, просто проведать захотели Флоренцию, когда меньше всего туристов, и только в ночь перед вылетом я понял, что упустил из внимания год — круглая дата у нас получалась: Достоевский завершил здесь «Идиота» не просто в свой исторический срок, а ровно 150 лет назад! Ровно 150 лет назад, в эти же январские дни, он, опоздав к сроку, дописывал здесь последнюю главу, одиннадцатую, четвертой, последней части романа, — заставляя князя Мышкина метаться по Петербургу в предчувствии большой беды. В журнальной публикации последним текстуальным элементом дата была: «17-го января // 1869.», — это, конечно, по юлианскому календарю, понятному русскому читателю. А в Европе у них с Анной Григорьевной в этот день было число января — 29. Дату поставил в конце не просто так: она косвенно объясняла, почему задержали декабрьскую книжку «Русского вестника» и почему подписчики получат финал «Идиота» отдельно напечатанным приложением; собственно, читатель это и сам знал («…автор, находясь за границей, замедлил с доставкой рукописи» — извещала редакция), но теперь за автором слово — последнее: конец — делу венец. (Не так уж и опоздал сильно…)

По-видимому, в этот день Достоевский и дописал последние слова «Заключения»[21], весьма показательные для места пребывания писателя. Лизавета Прокофьевна, генеральша, повторяет жалобы на заграницу самого Достоевского (из его письма С. А. Ивановой), ну это про то, что «зиму, как мыши в подвале, мерзнут» (хотя нет — наоборот: это Достоевский повторяет в письме к С. А. Ивановой уже сказанное Лизаветой Прокофьевной: «как мыши в подполье»). Короче, хочет генеральша в Россию: «„Довольно увлекаться-то, пора и рассудку послужить. И всё это, и вся эта заграница, и вся эта ваша Европа, всё это одна фантазия, и все мы, за границей, одна фантазия… помяните мое слово, сами увидите!“ — заключила она чуть не гневно, расставаясь с Евгением Павловичем».

Примечательно, что «Заключение», а не «Эпилог».

«Заключила она чуть не гневно».

Заключила!

Ну так эти слова ее и есть «заключение».

Всего романа, стало быть.

Не поспоришь.

Обзор метаний

Фактор юбилея — вещь сильная. Вы, приехав из Петербурга, прогуливаетесь по Флоренции, зная, что здесь, ровно 150 лет назад, бродил Достоевский, воображая Петербург, в котором давно не был и по которому заочно «водил» своего героя.

Соотносил ли он со своими флорентийскими маршрутами причудливые перемещения князя по памятным улицам Петербурга?

Наверное, да. Мы ведь знаем, что иногда он выхаживал, вышагивал тексты, «добывал ходьбою», сказал бы Даль.

Показательно, что в романе, писанном за границей, герой, склонный к импульсивным передвижениям, чаще всего именно что блуждает — отправляется куда-то не туда, а если туда, то все равно как-то не так, неправильно. Вспомним, как пьяненький генерал Иволгин водил его по Петербургу, равно как за нос — якобы к Настасье Филипповне.

Вот и в последней главе, написанной во Флоренции, теряющий самообладание князь мечется по Петербургу с мыслями о Настасье Филипповне, еще не зная, что она мертва.

Петербург, с щедрой прямолинейностью предлагающий свои улицы и переулки, словно насмехается над героем.

А может быть, и над автором тоже?

Мышкин приехал в тот роковой день — день потери рассудка — на воксал Царскосельской железной дороги. Тут же отправился к Рогожину на Гороховую — в надежде узнать о Настасье Филипповне. Вероятно, отяжелять дополнительными значениями это техническое перемещение в задачи автора не входило, но тут за логику маршрута отвечает извозчик, — так, на заметку: думал ли о том Достоевский или нет, но от вокзала до Гороховой князь не мог доехать иначе, чем проскочив мимо Семеновского плаца — места казни самого Достоевского.

После невстречи с Рогожиным на Гороховой князь Мышкин торопится «в Измайловский полк», где Настасья Филипповна снимала две комнаты у некой «учительши». Измайловский полк со своими «ротами» как исторический район Петербурга занимает немалую площадь, но Достоевский, проживая во Флоренции, избегает адресной детализации, хотя, несомненно, в момент сочинительства он какое-то конкретное место в уме держал, хотя бы для удобства представлений, и нам сдается, оно должно быть связано с его биографией, — скорее всего, ему вспоминался дом в 3-й роте, где он жил лет семь назад и писал там «Записки из Мертвого дома», или, быть может, ему представлялось что-то близкое к Измайловскому собору, в котором два года назад был обвенчан с Анной Григорьевной. Квартиру «учительши» за этот день князь посетит два раза, что только подтверждает необходимость технической фиксации места на воображаемой карте города.