Книга о Петербурге

Итак, иду по той самой Сенной, размышляя о Зощенко, никому не мешаю, никого не трогаю, ем шаверму, а у них рейд — на тех, кто шаверму ест, — останавливают, требуют показать документы. Настроение благодушное, отшучиваться стал. А паспорт дома. (И дом рядом.) Ну не ношу я паспорт, потерять боюсь. Посадили в «воронок», повезли. Вот оно, значит, как. Почему бы и нет — новые впечатления. Еду, с милиционером беседую. «Куда везете-то?» — «На Галерную». — «А! Знаю, во дворе». — «Что, бывали уже?» — «Нет, там диспансер туберкулезный, у меня жена на учете стояла». Мимо института родного еду, раньше ЛИАП назывался. «Здесь, — вспоминаю, — дружинниками когда-то ходили. А теперь вот сам доставляемый». Милиционер, вижу, мне сочувствует. Ну что ж. Разговор о превратностях судьбы.

Я просто уверен был, что отпустят.

Стол. Все в форме, одна в белом халате. Опять документы требуют. Вспомнил, что у меня книга в сумке — моя, там же фотография на задней обложке. Достаю — вот, мол, мой документ: «Похож?» — Фельдшерица в белом халате «похож» отвечает — вполне миролюбиво, приветливо даже. И читает, чтó рядом с фотографией обо мне напечатано: «Сочинитель, бегущий абсурда, а куда убежишь, когда действительность всюду?»

Убегать от действительности у меня и мысли не было. Лишь спросил: «Так мне можно идти?» Или нет: подарю-ка с автографом… Куда там! Требуют раздеться до трусов.

Потом жена, святой человек, спрашивала: «А зачем разделся?»

Вот и я удивился: «А зачем?»

Мне так ловко объяснили «зачем», что одежда сама пала. Стою в трусах, в животе еще боль от точечного удара не прошла, а от меня уже часы отбирают.

Ведут по коридорчику в комнату с топчанами. Но пока туда пропускали другого бедолагу, я воспользовался заминкой и раз — обратно — к фельдшерице: как же так? я же трезвый! вы что, не видите?..

Мне казалась, поймет, разберется.

Смешно. Вот и Владимир Рекшан, автор бестселлеров и анонимный алкоголик, сам когда-то прославившийся неудачным, но дерзким побегом из медвытрезвителя [да, да, это он], мне теперь говорит: «Если писатель, так сразу и книгу совать? Ну и что, что писатель? А если столяр, тогда что — рубанок достал бы?»

Он прав.

«Но я же трезвый, вы посмотрите…» — Тих, смирен, удручен непониманием.

А она:

«Да сделайте с ним что-нибудь!»

И делают со мной следующее. Хватают сзади меня — за горло — и со словами «не с такими справлялись» начинают ни много ни мало душить.

Да так, что кажется, сейчас шея сломается.

Слышу только: «Осторожно, убьешь!» — и теряю сознание.

Это меня и спасло, как теперь знатоки объясняют. Такой фронт работы был впереди… если представить.

В общем, подвел я их. Ручки вниз, и кувырк мертвяком. Дескать, теперь ваши проблемы.

Первый раз в жизни сознание потерял.

Есть, знаете ли, такая сонная артерия. На которую если нажать посильнее…

Ну вот. На какое-то мгновение очнулся, когда за ноги по коридору волокли, и только слово «укол» услышал. Потом мне уже сосед по койке сказал: «Тебе укол сделали». — «Какой?» — «Откуда ж я знаю какой…» Значит, боялись, что коньки откинул.

Сколько без сознания был, знать не знаю, и как к жизни вернулся, не помню — то есть как на ноги встал. Застаю себя уже стоящим перед решетчатой дверью и слышащим за спиной: «Брось, бесполезно, только хуже сделаешь», — оглянулся, а на койке лежит весь татуированный (и трезвый, кстати), в трусах, как и я, человек и глядит на меня с нескрываемым состраданием. И я понимаю, что прервал только что яростный свой монолог — в тот коридор обращенный. И что жив. И унижен. И как заводной.

Лег. Встал. Лег. Встал. Пересчитал койки зачем-то: 20. Занято 8. Может быть, недобор? Слово «план» пришло на ум, а голова светлая-светлая.

Ясность мысли необыкновенная. Только притупился инстинкт самосохранения, бывает же такое.

«Наши» смотрят на меня как на самоубийцу, когда кто-нибудь из сильных места сего нет-нет и появится в коридорчике (там, кажется, дверь в туалет?), а я ему тут же о прерогативах своих!.. о произволе полиции!.. Но похоже, дважды не казнят. И потом, самоубийца — это ведь тот, кто туда, а я — я оттуда, с нездешним огнем в глазах и ощущением послевкусия небытия в воспаленной гортани: не запугаете, я уже там побывал!

Сейчас смешно вспоминать — этакая смесь Пьера Безухова с Хлестаковым. Помните, Пьер во французском плену: «Поймали меня, заперли меня… Кого меня?.. Меня — мою бессмертную душу! Ха-ха-ха!» (только я не смеялся). — А с другой стороны: «Я два года изучал юриспруденцию!» (блеф, конечно) или «Мои пьесы по всей России идут!» (преувеличение) — это уже от Гоголя. И от бессилия.

У фельдшерицы «экспертизы» потребовал. «У нас нет экспертизы. Зачем экспертиза? И не надо возмущаться, вы же интеллигентный человек». Вот оно как: интеллигентный человек — это они ко мне в сумку залезли, пропуск на радио нашли, просроченный, о котором забыл давно, визитки нашли… А может, книжку читают… «Рассказ протрезвевшего»…

А если б не пропуск и не визитки?.. Если б рубанок?!

Прошу домой позвонить, успокоить.