Книга о Петербурге

Мне кажется, что даже трудящиеся Страны Советов, пассажиры трамваев, должны были ощущать что-то такое не совсем будничное, когда проезжали между колонн, — ведь трамваи ходили сквозь это невероятное сооружение вплоть до его стремительного демонтажа…

Нам уже не испытать ничего подобного, мы обречены Московские ворота объезжать.

Ну разве что сесть на остановке «Ул. Заставская», ближайшей с юга к триумфальным воротам, непременно в первый вагон трамвая № 29, подойти к кабине водителя и смотреть, куда смотрит он, — вперед. Вперед — к приближающимся! Обладатель богатого воображения может мысленно устремиться между вырастающими колоннами дальше, как бы продлив последний момент, перед которым за пятьдесят метров до ворот трамвай подаст вправо, предпринимая объезд. Скажем себе, что его не было. Ничего не помешает нашему просветленному целеустремленному сознанию вновь сочетаться с бренным телом в точке пересечения их траекторий, где-нибудь уже за воротами, на остановке «Детская музыкальная школа», что напротив псевдоконструктивистского новодела, изображающего из себя бывший ДК им. Капранова, — до того, как трамвай повернет резко налево, в парк № 1 — в парк, в смысле, трамвайный.

В текущем масштабе времени

Московские ворота строились триумфальными как бы задним числом — это был памятник прежним триумфам. Те победы уже отпраздновали, теперь осталось отмечать юбилейные даты. Триумфы не празднуют авансом, соответственно, не воздвигают триумфальные арки будущим, еще только предполагаемым победам. И все же с Московскими воротами получилось так, что они оправдали свое название — триумфальные — в текущем масштабе времени.

Через сорок лет после открытия они встречали победителей в только что завершенной Турецкой войне.

Разумеется, в древнеримском понимании это триумфом не было, — чествовали гвардейские полки, возвращающиеся в казармы из похода. Это торжество называлась «встреча», «привет», и было оно «приветом» в смысле «приветствием» — с проработанной программой, лентами и знаменами, шатром и трибунами, но и с непредсказуемым проявлением чувств, подобным тому эксцессу, когда в другую эпоху через кордоны милиции прорвался человек с букетом цветов к проезжающему по Москве Гагарину.

«Путь был устлан цветами, и вместо напора диких врагов ликующий восторженный люд густыми волнами обхватывал со всех сторон ряды солдат и в каком-то упоении двигался по пути следования…» — рассказывает историк Преображенского полка, очевидец события. «Венки и гирлянды на головах и штыках людей — все это вместе походило на движущийся живой цветник».

А еще был осенний день не по-петербургски солнечным, ясным.

Обычная непогода ждать себя не заставила.

Ленты и хоругви сняли с ворот. Начались рутинные будни. День за днем. Год за годом…

…Зарывали вонючий Лиговский канал. Открывали кабаки в изобилии. Накрывали притоны.

По гудку шли на работу.

Трупы павших животных везли с ветеринарной станции мимо Московских ворот — по Старообрядческой улице — утилизировать за железной дорогой.

Голова Гарибальди

Луначарский заканчивает речь. Он отважно стоит на канцелярском столе. Под весом наркомпроса, одетого в тяжелую шубу, ножки стола врезались в наст. Митинг подступил вплотную к оратору, только для фотографа оставлен просвет — сделать для истории снимки.

За спиной Луначарского на высокую чугунную решетку залезли дети. Это ничего, что они увидят Гарибальди только с затылка (сейчас он накрыт полотном), зато отсюда, с высоты ограды, видно все и дальше других — больше и дальше, чем даже самому Луначарскому, который стоит на столе.

Перед Московскими воротами тысячи демонстрантов. Плакаты приветствуют Третий интернационал. Революционные хоругви со словами «Да здравствует социализм!» возвышаются над головами. Отряды красноармейцев пришли со своими оркестрами. Много женщин-работниц. Вчера тоже был праздник — Международный женский день, — но женщины не стали прятать плакаты.

Уже полгода Забалканский проспект называется Международным.

Гарибальди сказал: «Интернационал — солнце будущего».

Луначарский сам сейчас похож на памятник.

Полотно сброшено. Голова Гарибальди предстает перед всеми. Гордое, решительное лицо итальянского революционера. А с высоты решетки — полоса длинных волос, целиком закрывающих шею. Плечи Гарибальди шире постамента. Все сняли шапки. Все поют «Интернационал».

Дети на высокой ограде тоже сняли шапки. Им холодно. Холодно всем. Особенно иностранным гостям, делегатам конгресса, которые приехали из Москвы. Они поют на своих языках.

Луначарский подзывает скульптора. Карл Залите тоже вскарабкивается на стол. Обоих окружают члены заводских комитетов и культурно-просветительских организаций. Вспышка магния. У детей на решетке прямые спины.

Скульптор Карл Залите вернется в Ригу, у нас он будет забыт. Памятник Свободе принесет Карлису Зале в Латвии славу. Там выпустят монету с его профилем.

Депутаты конгрессов Коминтерна не все переживут тридцать седьмой.

Дети с высокой решетки уйдут в сорок первом на фронт.