Книга о Петербурге

Может быть, у нее отключился слуховой аппарат, когда моя жена (уже официальная жена — это когда Шиховцев приехал переписывать «Подвиг») рассказывала ей о нашем друге из Костромы, какой он хороший и все такое. Кажется, она кивала. И ничего не имела против того, что нашему другу из Костромы моя жена уступает на несколько дней свою комнату.

О том, какой был стресс для Надежды Константиновны — соседство с незнакомым мужчиной, мы узнали потом. Да, действительно, мог ведь слуховой аппарат не работать, когда моя жена хотела ее подготовить?

Но надо два слова сказать и о внешности Евгения Борисовича. Он похож на аскета, и было бы странно, если было бы это не так, — в отношении пищи Евгений Борисович минималист. Бородат. Борода не скажу что окладиста, но, вопреки своей неухоженности, дисциплинированно держит форму. Глаза как у цыгана. Взгляд обличает тайную мысль, и более даже — одержимость идеей; смотрит Шиховцев так, словно предметы прозрачны; посторонний мог бы сказать, что не знает, что у него на уме, — да и правда, кому же известно, что мысли его о Набокове?

Надежда Константиновна, увидев Евгения Борисовича, испугалась до оторопи (она сама потом об этом рассказывала). Она сразу же, стоило ему войти в квартиру и снять плащ, распознала в нем что-то, повторюсь, нетипичное — нетипичного Раскольникова, с бородой. Охнула и ретировалась к себе.

Конечно, они бы нашли общий язык (так и произошло после), если бы она позволила себе пойти на контакт, но она так испугалась Шиховцева, что боялась выйти из комнаты и закрылась на ключ, когда слуховой аппарат донес до нее, что в дверь стучат: бородатый мужчина собирался представиться. Но не сумел.

Этот день и этот вечер Надежда Константиновна провела в жутчайшей тревоге. Глухота лишь усиливала ее страх: ей постоянно казалось, что гость из Костромы притаился за дверью… или, может быть, прячется на кухне в закутке, где хранятся швабры, дожидаясь ее, чтобы… что?.. чтобы взять и напасть… Лишь при крайней необходимости покидала она убежище, но любое передвижение по коридору — надо заметить, весьма короткому — превращалось для нее в сущую муку. Бородатый мог быть где угодно.

Всю ночь не спала. Утром, усталая и измученная, даже не позавтракав, поторопилась покинуть дом. На прошлой переаттестации (исключительно для проформы) ей придумали замечание (чтобы не было все идеальным): «недостаточно много работает с иностранной литературой», — но это было не так. Она спешила в Публичную библиотеку, в свою Аркадию, к своей отдушине — там ждала ее литература по микробиологии, иностранная, заказанная вчера. Это были не простые издания, их не мог получить обыкновенный смертный, даже если он был доктором наук и постоянным читателем Публичной библиотеки. На этих изданиях — книгах, журналах — был особый гриф. Почему-то их тогда засекретили. Выдавали только в спецхране. Куда Надежда Константиновна имела допуск. Потому что пользовалась невероятным доверием. И была у нее тема.

Рассказчик раскрыл карты. Козыри на виду. Любой читающий понимает, что произойдет дальше. Так и произойдет, это вам не Набоков, ничьи ожидания не будут обмануты.

Но подумайте сами, разве это не грандиозное совпадение? Ладно бы они случайно встретились у Медного всадника… Или где угодно на улице… в любой точке пятимиллионного города… В парикмахерской, в ателье «Смерть мужьям», в чебуречной… На камбузе «Авроры»… На чердаке планетария… Можно вообразить любую сколь угодно абсурдную ситуацию, и она сохранит хотя бы чуточку правдоподобия… Но в спецхране!.. Куда никого не пускают!..

А что представляет собой этот спецхран? Я там не был, но мне рассказывали. Маленькая комнатка, в ней два-три стола, дверь на замке, одно окошко… И находится эта каморка в каком-то не поймешь куда проходе — вдалеке от общих читальных залов.

Знаете, я много всяких книг заказывал в обычных залах Публичной библиотеки и хорошо помню это неуютное ощущение — смесь досады, злости и обиды, когда тебе указывают, что можно, а что нельзя: получаешь обратно бланк заказа на книгу, а на обороте прямоугольная печать: «Выдается по специальному разрешению» — и какой-то номер, недоступный твоему пониманию…

Я даже сохранил на память бланк с этой прямоугольной печатью, где-то лежит, надо бы поискать…

Вижу-вижу. Она сидит за столом. Одна-одинешенька. Других читателей нет. Тишина. Она вся в засекреченном тексте. Текст, допустим, про культуру дрожжей. Открывается дверь. Она оглянулась.

Ужас ее неописуем. Входит — он. Состояние, близкое к разрыву сердца.

Но и он — изумился.

А кто бы из нас сохранил спокойствие?

Слава богу, у этой истории счастливый финал. Обошлось. Они наконец познакомились и подружились. Два вечера провели за разговорами о химии (он, конечно, и о Набокове ей рассказал — он ведь нес по советской земле благую весть о Набокове).

Но каково совпадение, а?