Книга о Петербурге

Пишу и чувствую, как эта история, мучаясь жанровой неопределенностью, так и силится обернуться полноценным рассказом. Нет, рассказа тут быть не может. Для рассказа необходим художественный вымысел. Поворот. Для рассказа надо соврать. А тут что ни слово — исключительно правда. Это — быль.

Можно придать глубокомыслия тексту, приукрасив его моралью. Мораль придумать не трудно.

Но я воздержусь.

Мистерия имени. Продолжение

Апология Питера

Некоторые петербуржцы не переносят наименование Питер. Так, мол, коренной петербуржец никогда не назовет свой прекрасный город. Есть такие, для кого «Питер» звучит более чем вульгарно, хуже унизительной клички — как личное оскорбление. Иные воспринимают «Питер» индифферентно. Третьи охотно говорят «Питер», иногда нарываясь на гнев первых.

Не всякий наш город может похвастаться устойчивым, широко признанным (в общероссийском масштабе) неофициальным именем. Образовано, заметим, оно без уменьшительного суффикса и морфологически лишено оттенка пренебрежения. Ни иронии, ни насмешки не слышится в нем.

Питер встречаем у Крылова, Гоголя, Майкова, Некрасова…

Название Питер вошло в быт еще в XVIII веке. Вот из стихотворений для детей А. С. Шишкова — 1785 год; «Николашина похвала зимним утехам». Известный ревнитель чистоты русского языка, увлеченный в данном случае поиском разговорной интонации, предлагает игру — равно «в лошадки», как и словесную:

Эй, ребята!
По подвязке
Надо с брата —
Привяжите, —
Ну! везите:
Едем в Питер.
Я пусть кучер,
Вы лошадки
Резвоноги —
Прочь с дороги!

Таким и будет Питер в русской поэзии — преимущественно местом притягательным: если кто из поэтов скажет «Питер», значит в мыслях у него путь-дорога.

Батюшкову в 1810 году грезится «Питер» убежищем от губительных страстей, — отказывая «жертвеннику» некой московской «грации» в «горстке фимиама» и не уподобляясь ее многочисленным воздыхателям, поэт сообщает о решительном замысле (стихотворение «Отъезд»):

Но я один, прелестна Хлоя,
Платить сей дани не хочу
И, осторожности удвоя,
На тройке в Питер улечу.

Разве это не красиво, не удало — в Питер лететь, да еще и на тройке?

Пушкин в 1824 году писал из Тригорского своему дяде-поэту: «Шумит ли Питер?» — а Василий Львович, дядя А. С., за двенадцать лет до того извещал своего друга (стихотворным обращением «К П. Н. Приклонскому») о том, что гостем нагрянет, и по дороге куда же? — в Питер, конечно!

Поеду в Питер я, останусь дни два, три
У друга моего в Твери.

Примеров подобных множество.

XX век. Пастернак, поэма «Спекторский»; герой получает тревожную телеграмму и действует рефлекторно, автоматически, что и отражено характерно сбивчивой повествовательной интонацией поэта:

Он вытер пот. По смыслу этих литер,
Он — сирота, быть может. Он связал
Текущее и этот вызов в Питер
И вне себя помчался на вокзал.

Есенин (поэма «Анна Снегина»):

Я быстро умчался в Питер
Развеять тоску и сон.

Самый, пожалуй, «петербургский» писатель, печальный «гробовщик» прежнего Петербурга (роман «Козлиная песнь») Константин Вагинов — в стихотворении с характерным названием «Ленинград», почти предсмертным (январь 1934-го, за три месяца до кончины поэта) — о любви к этому городу:

Промозглый Питер легким и простым
Ему в ту пору показался.
Под солнцем сладостным, под небом голубым
Он весь в прозрачности купался…

И липкость воздуха, и черные утра,
И фонари, стоящие, как слезы,
И липкотеплые ветра
Ему казались лепестками розы.

<…>

Увы, никак не истребить
Видений юности беспечной.
И продолжает он любить
Цветок прекрасный бесконечно.

Вспомним и Анну Ахматову («Здравствуй, Питер», 1922):

Здравствуй, Питер! Плохо, старый,
И не радует апрель.
Поработали пожары,
Почудили коммунары,
Что ни дом — в болото щель.

Здесь, впрочем, неприязнь к месту выражена отчетливо, но ведь не к названию Питер как таковому, — сквозь досаду на Питер различимо и сочувствие к этому «старому», с кем можно на «ты».