Книга о Петербурге

Вспомним, как взбесила Набокова опера «Пиковая дама». Досталось и Петру Ильичу, и Модесту Ильичу (этому больше). Набоков, великий знаток и самозабвенный защитник Пушкина, еще не видел балета «Медный всадник» и, скорее всего, не читал либретто Петра Аболимова. Удивительный человек. Можно было бы разделить его негодование и сарказм, если бы опера как вид искусства действительно имела отношение к литературе. Но опера заблуждается, когда мнит себя родственницей литературы. Никакого родства.

Литература — это литература. Опера — это опера. Балет — это балет.

«Дуб — дерево. Роза — цветок. Олень — животное. Воробей — птица. Россия — наше отечество. Смерть неизбежна».

(Эпиграф к «Дару». Из учебника русской грамматики. Универсальный эпиграф!)

«Медный всадник» поставили к 150-летию со дня рождения Пушкина. «Медный всадник» вдохновил на «Медного всадника». Замечательно. Больше Пушкин тут ни при чем.

Ведь у Пушкина как? Чем кончается «петербургская повесть»? «И тут же хладный труп его / Похоронили ради бога».

Точка.

Пушкин не стал бы после «Похоронили ради бога» петь восторженную оду великому городу… да что я говорю? — «не стал бы», — так он и не стал, он и написал по-другому, как считал нужным. Воспевания «младшей столицы» только и могли быть в начале поэмы — во Вступлении к ней, чтобы патетичная, демонстративно торжественная часть его, с величаниями и признаниями в любви («Люблю тебя, Петра творенье…» и т. п.), обрывалась недорифмованной строкой, обязанной подвиснуть в воздухе:

Пусть волны финские забудут
И тщетной злобою не будут
Тревожить вечный сон Петра!

Тема закрыта. Величаний больше не будет. После восклицательного знака — преодолев нейтральную полосу интервала — оказываемся вместе с обособленной рифмой по ту сторону мадригала:

Была ужасная пора…

И это еще не начало собственно «петербургской повести», это только ее обещание, заглушающее пафос того, что Белинский назвал «апофеозой Петра Великого» и что вдохновило Глиэра на «Гимн великому городу».

Больше не будет «апофеозы».

…Начну свое повествованье,
Печален будет мой рассказ.

Ну вот, Вступление позади, настроение задано. Тут уже не до гимна. Покатило. С новой страницы: «Над омраченным Петроградом / Дышал ноябрь осенним хладом…» и так далее, волна за волной. И так же как Петроград омрачен осенним хладом, весь пафос возвышенного Вступления, посвященного красоте и величию города, омрачается хмурой тональностью «повести».

Да, город прекрасен. Да, город велик. Но красота и величие — имеют цену. Их цена — катастрофа.

Их цена — страдания и гибель множеств и множеств.

Взнузд — от слова «взнуздать».

Вздыб — от слова «вздыбить».

«…уздой железной / Россию поднял на дыбы…»

За что и памятник.

Нам всегда это нравилось… На дыбы!.. Россию!..

А ну-ка, представим себя Россией… А ну-ка, вообразим узду железную у себя во рту. И —

Аааааааааааааааааааа!..

Скажут: но ведь «над самой бездной» же. Историческая необходимость.

Что-то такое мы уже слышали. Про «шоковую терапию», например…

Может быть, «волны финские» действительно не будут (да вот как будто перестали — из-за дамбы в заливе) «тревожить вечный сон Петра», но от этого ему не отделаться: «Ужо тебе».

Разве не так с Пушкиным?

А балет? Балету интересно другое. «Жизнь продолжается» — вот что надо балету, а не «хладный труп», лежащий на сцене под занавес. Гимн великому городу должен звучать в финале. В постановке Мариинского театра (2016) к постаменту «кумира на бронзовом коне» (и чем же он не кумир?) молодые петербуржцы и петербуженки под торжественную музыку Глиэра возлагают цветы. А почему, почему не на могилу Евгения?.. Сам Евгений тоже образуется въяве (но без цветов) — стоя на горбатом мостике с ажурными перилами, он, непонятно улыбаясь и слушая Гимн великому городу, глядит в пространство. Похоже, в тех эмпиреях, откуда он возвратился, ему объяснили, что «ужо тебе» было мальчишеством. Должно быть, он примирился с Петром Великим и смирился с «участью индивидуальности». Что-то понял об исторической необходимости. Есть статистика, и кто-то должен попадать в печальные графы таблиц.

А то еще лучше.

Получается, что он и невеста его, погибшие ни за что ни про что, — принесены в жертву. Вот прямо так, на наших глазах. Буквально.

И жертва принята: апофеоз!

Так что же получается — слушая восхитительный гимн Глиэра, а потом аплодируя стоя, мы переживаем сопричастность… чему?

К жертвоприношению?

Получается, все, что нам показали, — жертвоприношение это.

У Пушкина такого нет.

Скажут, что и здесь такого нет.

Конечно нет, но так получается.

Такой, получается, гимн.

Рассказ кочегара