Книга о Петербурге

Характерная фигура — Меншиков. Само коварство и жульничество. Похоже, говорить открыто гадости о нем было и легко, и безопасно, и увлекательно. Крах выскочки, имевшего все и все в момент потерявшего, потому что притязал на еще большее, представлялся не то чтобы позорным, но закономерным и поучительным. Величественная фигура Петра Великого рядом с лукавым Меншиковым казалась еще величественней.

Что там Леблон? Леблон не главное. В обоих анекдотах, записанных Штелином в связи с Леблоном, главный персонаж — Меншиков: ему от царя достается не просто за дело, но еще с назиданием, — пусть видят все: не было у Петра неприкосновенных любимцев!

Радикально отношение к Меншикову изменилось только в советское время, когда Алексей Толстой написал роман «Петр Первый», но еще в большей степени — когда вышел фильм по роману и Меншикова сыграл Жаров. Обаятельнейшим человеком, при всей его жуликоватости, оказался светлейший князь. Храбрец, балагур. С хитрецой, но по-простому, по-мужицки, по-народному. Государю предан самозабвенно, отважен и готов «живота своего не беречь» ради пользы Отечеству. Да, своего не упустит, за таким нужен глаз, это верно. Но для его же собственной пользы.

Вспоминаю, как поэт Геннадий Григорьев, взъерошенный, с горящими глазами, как всегда подшофе, читал с зажигательным артистизмом где-то в конце перестройки (вечер в Доме писателя, еще не сгоревшем):

Играет Меншикова Жаров!
Неотразим его азарт.
Среди резни, грызни, пожаров
князь — фаворит.
Он верит в фарт!
Опять поют атаку трубы.
И князь глядится молодцом,
когда перцовки крупный кубок
захрустывает
огурцом!
И вновь — в седло!
И снова — в пекло!
С ухмылочкой: «Позволь, мин херц…»
Чтоб пела сталь.
Чтоб кровь кипела.
Чтоб слава крепла, наконец!
Являя дерзость и отвагу,
духами сбив чесночный дух,
он города берет —
на шпагу,
а компаньонов —
на испуг!
И все его попойки, бабы
и вся нечистая игра
ему бы с рук сошли,
когда бы
не Симонов
играл Петра.

«Старая кинолента» называется стихотворение. Для того чтобы понять, о чем здесь, надо, конечно, знать этот старый фильм, снятый в 1937–1938 годах и восстановленный в 1965-м. Трудно представить человека в Советском Союзе, который бы не смотрел «Петра Первого». Между прочим, фильм, как и роман, впитал в себя и анекдоты Штелина, давно ставшие «былью». Мифотворчество там еще то, экранное, но я сейчас об авторе стихотворения — о Григорьеве — «его пример другим наука», что имеет прямое отношение к нашей теме.

Пример из «моего времени».

Фигура яркая, неповторимая и неподражаемая. Ни на кого не похожий, безбытный, экспансивный, вечно попадающий в истории, пренебрегающий условностями, пьющий, он и жизнь свою, не прилагая к тому специальных усилий, превращал в спектакль, как-то демонстративно «не берег себя», не изменяя притом природному чувству самоиронии. Виктор Топоров, «друг и учитель» Григорьева, отдавая должное таланту поэта (которого считал «лучшим в своем поколении»), печатно называл его последним романтиком и вместе с тем человеком-анекдотом. Приключения просто липли к нему. Закономерно, что человек-анекдот оборачивался в сочинениях иных авторов героем анекдота о себе (и у меня кое-где тоже — по дружбе с ним).

Однажды я рассказал писателю Р. случай с Григорьевым, которому был сам свидетелем. Через некоторое время наткнулся на газетную публикацию: писатель Р., знавший и без меня неплохо поэта, делился с читателями своими о нем анекдотами, — среди них был и тот случай, искаженный до неузнаваемости, причем в простую историю вовлекались третьи лица, к ней отношения не имевшие, и в довольно обидном для них контексте. Когда я сказал автору: что же ты делаешь, я тебе совсем не так рассказывал, он возразил: все, что рассказывают, — это уже фольклор, а с фольклора и спроса нет.

Надо заметить, литераторы вообще любят рассказывать о братьях по перу анекдоты, причем, мне кажется, более других этим грешат именно петербургские авторы. На современных, возможно, сильно повлиял Довлатов. А может быть, это традиция, берущая начало в XVIII веке. Замечательно и то, что творческий метод приверженцев этого жанра часто резко отличается от метода того же Якоба Штелина. Когда писателя А., мастера короткой истории о реальном событии (обычно с его участием), при мне спросили, не придумывает ли он сам, чего не было, А. гордо ответил: всегда придумываю, а как же без этого!