Книга, обманувшая мир

Личным откровениям Яковлева о принадлежности к «сверхузкому» кружку «истинных реформаторов» с антикоммунистическими взглядами вряд ли стоит доверять, так как никакого подобного кружка в недрах идеологического партаппарата ЦК КПСС по определению быть не могло — возможно, Яковлев имел в виду лишь Ю. Ф. Карякина и А. С. Ципко, ставших с определенного момента, как и он сам, отрицателями марксизма (между прочим, тоже под влиянием Солженицына). Однако в целом становятся предельно понятными по крайней мере две вещи: 1) «гласность» периода «перестройки», во многом направлявшаяся Яковлевым (надо напомнить, что резолюция «О гласности» была принята по его докладу на XIX всесоюзной партконференции в июле 1988 г.)[105], имела своей конечной целью дискредитацию Ленина и идей Октябрьской революции; 2) в качестве главного орудия или рычага этой дискредитации был избран Солженицын с его книгами, прежде всего «Архипелагом ГУЛАГ».

Напомним, что положительной роли расширения свободы слова в то время никто не отрицал (кроме закостенелых сталинистов), но реальный ход событий показывал нарастающее влияние той радикальной парадигмы, которую всеми возможными ему средствами «продавливал» Яковлев, опиравшийся на мощную поддержку так называемого «солженицынского лобби» среди творческой интеллигенции, так же рьяно стремившейся сделать «Архипелаг» и его автора своего рода знаменем (или «маяком») начавшихся перемен. Стоит заметить, что это «лобби» было достаточно пестрым и разнородным по составу: в него входили деятели культуры, как подписывавшие в свое время письма в поддержку исключения Солженицына из Союза писателей и высылки его из СССР, так и протестовавшие против этого, как внимательно читавшие «Архипелаг», так и читавшие его только «под одеялом» (или вовсе не читавшие). Но все они сходились в том, что «Солженицына надо вернуть на родину», и требовали его политической и литературной реабилитации ^{140}.

Комплекс причин, вызвавших эту смену настроений, нельзя рассматривать вне самой впечатляющей и, безусловно, позитивной акции «гласности» — начавшейся публикации запрещенных ранее произведений русской и советской литературы. Однако большинство из этих произведений, опубликованных в период 1987–1989 гг. (за исключением, может быть, повести Вас. Гроссмана «Все течет», напечатанной в июльском номере журнала «Октябрь» за 1989 г.), не имело одноакцентного антиреволюционного (антиленинского) характера и было посвящено либо сталинской эпохе, либо эпохе Гражданской войны и 1920-х гг., при этом позиция каждого писателя имела историческое и эстетическое объяснение, а при внимательном анализе проявлялась не столь явно, выступая лишь одним из голосов художественной полифонии или диалога[106]. То же самое наблюдалось и в начавшейся в конце 1980-х гг. широкой публикации воспоминаний бывших заключенных под эгидой созданного тогда общества «Мемориал»: подавляющее большинство авторов, рассказывавших о пережитом в лагерях, отнюдь не имело антисоветских настроений и говорило лишь о преступлениях Сталина и его подручных. В ситуации же с «Архипелагом» все было иначе: здесь не могла быть не видна вызывающе враждебная позиция ко всему существующему в СССР политическому строю.

Причем лучше всего это понимали заокеанские манипуляторы информационно-психологической войны против Советского Союза. Вовсе не случайно президент США Р. Рейган во время своего визита  в Москву в мае 1988 г., когда он держал речи в МГУ и в Центральном доме литераторов, сделал свой известный экскурс в литературу: «Вот вы вернули вашему народу “Реквием” Ахматовой, “Доктора Живаго” Пастернака, — надеюсь, теперь придет очередь вернуть все остальное… и вы опубликуете все книги Солженицына» ^{141}.