Книга отзывов и предисловий

Неясно, дело ли тут в поэтическом предчувствии, но следующая книга Степановой вышла действительно на фоне грохота пушек. Последний на сегодня сборник «Spolia» отличается от предыдущих радикально. Если ранние стихи Степановой были лирическими фрагментами, записями отдельных, но целостных переживаний; если стихи «Лирики, голоса» и «Киреевского» были завершенными песнями, то «Spolia» – это отчет о распаде всякой цельности и связности. Позволю себе процитировать собственную рецензию[66] на «Spolia»: «Название… объединяющее два цикла текстов, отнюдь не случайно: сполии – это не только военные трофеи (а война – ключевой мотив обоих циклов), но и фрагменты украшений античных зданий, выламывавшиеся и использовавшиеся при постройке новых, средневековых строений. То, что составляло мастерство Степановой в прежних сборниках, разламывается, чтобы случайным образом расположиться в рельефе новых строений, собранных из хаотичных впечатлений последнего времени». Война в Украине стала поводом для этой перемены. Автору, собирающему в одном пространстве разнородные тексты, канализирующему знаки агрессии и безумия, для индивидуальности остается лишь порядок монтажа – и индивидуальность наконец протестует против такого умаления:

вагон-ресторан, пластиковые ромашки
меню с золотыми буквами на обложке
официантка, укушенная в шею
все, кто говорит, как я еще не умею

<…>
дальнобойщик в своей кабине, теперь проверим,
действительно ли она высока, как терем,
и что свет изгоняет тьму между вытегрой и любанью.
положите мне руку на я, и я уступлю желанью

Близкая параллель к устройству «Spolia» – поэма Антона Очирова «Палестина», также состоящая из разнородных фрагментов, склеенных в коллаж и осмысленных в конце концов гуманитарно, как способ дать слово. Поэма Очирова завершается так: «быдло или дебил, / во многие децибел – // кто разберет в этом тексте // многие голоса / у того все плохие мысли высохнут как роса // у того под ногами будет цвести земля / вернутся из газовых камер польские учителя». Очиров – поэт совершенно иного бэкграунда, и цитаты в его поэме совершенно другие; то, что столь разные авторы прибегают к схожим техникам для осмысления войны (а эти техники восходят ко времени Первой мировой), говорит об универсальной травматичности восприятия войны, в чье информационное поле сегодня, при сравнительно (со страшными войнами XX века) малых масштабах боевых действий, так или иначе вовлекаются все. Испуг, истерика, замешательство – все реакции здесь в каком-то смысле легитимны и подлежат анализу. Все они согласуются с мерой, общей для фольклора и «горячей» авторской поэзии – как можно понять, вернувшись к стихотворению о поезде, которое входит в сборник «Киреевский»:

По его населенным вагонам,
Как спасенные души в раю,
Я хожу в одеяле казенном
И взволнованно песни пою.

Это дело гораздо опасней,

Чем считает отец-проводник,
Потому что хорошая песня
Неизменно восходит на крик.

Но между песней и просто криком есть различие. Криком в песне управляют – и чем незаметнее, тем искуснее. Книга «Против лирики» ни в коей мере не сводится к этому умению – но и оно, как ни крути, в книге есть, и это подтверждает высокое мастерство Марии Степановой, поэта и певицы, которая всегда, в самые «безличные», растворенные в стихии моменты помнит, что она делает.

П.Р.И.Г.О.В.: категории [67] К 80-летию Дмитрия Александровича Пригова: гид по основным темам и мотивам его стихотворений

Полка

Дмитрий Александрович Пригов (1940–2007, упоминание отчества, по желанию автора, обязательно) показал русской поэзии новый путь. Таких поэтов на протяжении русской литературной истории было не очень много. Став одним из основателей московского концептуализма, Пригов работал с языками окружающего мира, подвергая их сомнению и критике, на время вживаясь («влипая») в них и приспосабливая к своим целям. Такой операции он подвергал и язык советских лозунгов, и язык повседневных, рутинных разговоров, и – после распада СССР – новый язык глянца и криминальной хроники, всякий раз доходя, по слову Пастернака, «до самой сути» и идя еще немного дальше.