Книга отзывов и предисловий

Если Высоцкий пытался смоделировать телезрительский кругозор в «Диалоге у телевизора», то концептуалисты сочли более продуктивным диалог с самим телевизором – одновременно откровенный и банальный, а порой обсценный (см. пьесу Владимира Сорокина «С Новым Годом»). Телевизор – говорящий, но пассивный Другой, которому можно высказать свое мнение – а у приговского Обывателя готовое мнение есть по любому поводу. Калейдоскопические обрывки виденного и слышанного по телевизору возникают в голове, побуждая продолжать этот диалог: «Пусть они там, иностранцы / В белых там воротничках / Ходят на люди на танцы / Ну а мы простые люди». Занятия «простых людей» составляют важную часть философии Обывателя. Глажка, стирка, мытье посуды – все это помогает упорядочивать мир и не переходить на сторону зла: «Если бы не этот / Скромный жизненный путь – / Быть бы мне убийцей / Иль вовсе кем-нибудь». Еще один способ познания и осмысления мира – своеобразное фланирование: на улице Обывателю встречаются люди (и животные), которые либо подтверждают его заранее составленные суждения, либо становятся предметами гипертрофированных озарений.

Общество. Обыватель – часть гомогенного Общества, по крайней мере так он себя воспринимает. Чтобы обнаружить в обществе различия, вообще как-то изучить его, эта маска не годится – необходимо отстранение. Отсюда расположенные во втором разделе тексты о наблюдателе, который может столкнуться с агрессией социума – и даже предупреждает себя: «Не прыгай Пригов супротив / Всеобщего прыжка». Наблюдателю приличествуют и опыты на животных: звери, птицы и насекомые у Пригова иногда выступают в аллегорической роли. Часто Пригов пишет об «обществе вообще», часто – о конкретном, советском или постсоветском: так, стихотворение «Вот хожу я с животом…» пародирует известный дискурс разрешения личных проблем при помощи руководящих партийных органов (см., например, песню Александра Галича «Красный треугольник»). В этих стихах осмысляются типичные мыслительные механизмы общества: в частности, тяга к подражанию («Когда большая крокодила / По улицам слона водила / То следом всякая мудила / Через неделю уж водила / Своего слоника») и миф о золотом веке, заставляющий коллективно вздыхать о прошедшем. «Разве плохо было в пионерах?» – спрашивает приговский герой, чтобы через несколько строк деконструировать идиллию у пионерского костра, связать ее с колониальным топосом жестокой индейской войны: «По ночам играли у костров / Выпуклыми честными глазами / Честно вынутыми у врагов / Из их страшных глазниц».

Осмысление. Осмысление или, скорее, моделирование осмысления, – может быть, главная приговская задача. У Пригова мы постоянно встречаем стихи, посвященные самому зарождению мысли – будь то на философском диспуте, во время мытья посуды или при поедании шашлыка. Любая, самая пустячная дедукция может стать поводом для рефлексии («Лишь записка там: Товарища Нусинова / Просим заглянуть к нам двадцать пятого / А сегодня тридцать первое – понятно, он / Уже заглянул»). Любое мелкое происшествие – причиной для глобального обобщения: так народная мудрость имеет на каждый случай подходящую пословицу. Это обилие мыслей и выводов само по себе пробуждает желание их упорядочить – так появляются каталоги: «Что меня поразило за всю мою жизнь», «Какие идеи приходили мне в голову».

Отец. Фигуру отца Пригов трактует, с одной стороны, в подчеркнуто частном, домашнем ключе. В стихах Пригова появляется квазидневниковый образ отца-добытчика, отца-кормильца, почти что отца-матери.

Килограмм салата рыбного
В кулинарьи приобрел
В этом ничего обидного —
Приобрел и приобрел
Сам немножечко поел
Сына единоутробного
Этим делом накормил

Здесь эта хозяйственная двойственность подчеркивается абсурдной на первый взгляд строкой «сына единоутробного». Видя на руках у «глупой мамаши» плачущего ребенка, приговский герой предлагает накормить его собственной грудью: «Я это умею». С другой стороны, эта роль гипертрофируется: если отец приобретает для сына рыбный салат, то целый килограмм, а если он возвращается домой с авоськой яиц, то ему, как античному герою, противостоят злые монстры. От этого бытового героизма легко перекинуть мост к более традиционному образу Отца с прописной буквы, Отца Отечества, Бога Отца – все эти фигуры возникают в приговской поэзии (см. ниже, «Власть»).