Книга правды

— Кстати, ты в курсе, что Томпсон подарил Берроузу самый большой ствол из существующих в природе? Их делают на заказ в Вайоминге…

— Мне не жаль тех журналистов, которым Хантер приставлял такой ствол к башке… ПОТОМУ ЧТО ОН ПОНИМАЕТ ТО, ЧТО ПРОИСХОДИТ!!! — Хантер, как н Уильям, вообще терпеть не мог «fruity» персонажей… Ну ты знаешь там: «Я прочитал все ваши книги! Вы — мой любимый писатель! Я восхищаюсь вашей смелостью!»… Или как там написал ваш firuity-Naked-Breakfast- издатель… «Бунт — это же так весело!» Я где-то слышал русскую песню: «Ежики на минах подрывались, весело их тушки разлетались»…

— Ну Доктор же и говорил, сравнивая профессионального футболиста и фаната: «Первый — исполнитель в жестоком, порывистом и уникальном уголке реальности; другой — пассивный поклонник, служитель культа н иногда неряшливый имитатор стиля, очаровавшего его, потому что он безнадежно оторван от реальности, в которой просыпается каждое утро».

— И для исполнителя всегда наступает момент истины, когда он уже не хочет больше ничего объяснять… Тут к нам подошла томная богемная тварь из какого-то модного журнальчика, «strange brood», «блядь с вывертом», как называли таких Ангелы Ада, и разговор прервался, хотя ей тоже не стали ничего объяснять и даже не изнасиловали…

Я никогда не понимал людей, а среди них немало моих знакомых, которые стремясь остаться на плаву, с непостижимой страстью пытались сначала казаться очень плохими и порочными, а потом с той же страстью отчаянно доказывали, что они хорошие, могут быть респектабельными, нужны обществу или в лучшем случае самим себе… Топя друг друга, они стремительно делали карьеру, столь же стремительно теряли все, тосковали, торчали, спивались, лечились, размножались, снова делали карьеру… И при этом оставались безнадежными унылыми банкротами, зацикленными на обретении социального статуса. Им обязательно надо было, чтобы их любили и целовали изредка хотя бы в лоб. Мне их постоянные расстройства и истерики непонятны. Ну, конечно: «Нет такого мальчика, который не хотел бы стать злым, очень злым дядей». А очень злому дяде всегда хотелось послушать песню «Cheek to Cheek»… В начале тридцатых годов молодой Уильям С. Берроуз сказал: «Другие люди отличаются от меня, и я не люблю их». Позже он говорил: «Мне плевать, если люди меня не любят. Вопрос только в том, что они могут с этим поделать». О каннибалах, пожирающих человеческий дух, этот «древний человеческий дух», много писали Керуак и Кен Кизи. Уместно ли сказать «человеческий»? «Есть жестокие души, которые верят, что Вселенная — зло… страшащиеся жизни, не понимая ее безвредной пустоты», — декламировал в Беркли Аллен Гинзберг свое посвящение Ангелам Ада. Перефразируя «Голый Ланч», каннибалы, судя по их победным реляциям, отловили уже почти всех. Остались немногие. Но каннибалы все равно опасаются, что какой-нибудь одиночка, движимый инстинктом самосохранения, вырвется и опрокинет на бегу котел с их трапезой, а точнее с его же сваренными в собственном соку сородичами. И не важно, что он проиграл. «Ты смотришь на проигравшего, который собирается устроить погром на пути прочь от мира сего», — скажет малоизвестному «журналисту» Томпсону один из Ангелов Ада. «Я наслаждаюсь жизнью в горах на высоте 8000 футов, глубоко в снегах и лесах; и то, что я вношу в жизнь все время — конфронтация. Потому что идет Война, — скажет спустя добрый десяток лет всемирно известный писатель Томпсон очередному малоизвестно* му журналисту. — Я давно сделал свой выбор. Кое-кто говорит, что я превратился в ящерицу без пульса. А правда?… да Бог ее знает… Я никогда не думал, что проживу больше двадцати семи. Каждый свой день я поражаюсь этому, как и любой, кто понимает, что я все еще жив».

«Так всегда с джентльменами удачи. Жизнь у них тяжелая, они рискуют попасть на виселицу, но едят и пьют, как боевые петухи перед боем. Они уходят в плавание с сотнями медных грошей, а возвращаются с сотнями фунтов. Добыча пропита, деньги растрачены — и снова в море в одних рубашках…» (Джон Сильвер продолжал говорить, не подозревая, что его подслушивают.)