– Конечно! Во-первых, по молодости мы все максималисты: черное-белое, – полутона редко у кого присутствуют, хотя нам кажется, что они присутствуют, но это нам кажется. Во-вторых, по молодости всегда идешь за внешним эффектом. Я никогда не хотела рисовать «похоже». В моей группе, в которой я училась в Ивановском худучилище, ребята подобрались постарше, поумнее, и я за ними тянулась, потому что тщеславие было задето (как же так – они знают, а я не знаю!), – к Булгакову, к Гессе, тогда их мало кто читал. Мы с первых шагов в некоторый философский аспект искусства стремились погрузиться, но больше влекло: «А как это сделано?» – эффект, фактура, сочетание цвета. Довольно долго эта погоня за внешним эффектом во мне сохранялась. После училища я хотела поступать в Москву или Питер, но тут любовь-морковь; естественно, как уезжать? Благо открывают Текстильный институт. А там тоже хорошо! Моими учителями были Кузьмичева, Приказчикова, Бахарев. Они исповедовали принцип: делайте что хотите, как хотите – лишь бы это было красиво, лишь бы это было эстетно. Я очень долго в эстетизме барахталась, сначала мне это нравилось, потом я поняла, что мне этого мало. А тут поток пошел – Владимир Соловьев, Сергей Булгаков… Я тогда на батике зарабатывала, но, начитавшись Бердяева, будучи еще некрещеной даже, и в батик свою философию потянула! Надо мной все смеялись, батик же – чисто утилитарная штука, все должно быть красиво. А мне мало что красиво! В жизни наступает какой-то момент: коллизии происходят, или через книги, или с определенными людьми жизнь сталкивает, – но в итоге ты понимаешь, что в искусстве драгоценно его внутреннее содержание. Неважно, как писать: тоненько-тоненько на маленьком формате или свободно, импульсивно на большом, или все сломать, как Пикассо сломал, – но если внутри есть наполненность, оно будет живое, а не мертвое. Для меня до сих пор тайна за семью печатями, как такое получается, в какой момент ты становишься творцом, когда у тебя есть что сказать миру. Вот сейчас у меня такой период, что мне нечего сказать миру. Я мужу жалуюсь: «Мне нечего сказать миру». Он меня спрашивает: «Ты чего такая ходишь?» – «Саш, мне нечего сказать миру» (тут потребуется смайлик, чтоб передать интонацию. –
– Я единственный способ удержаться на плаву нашла в таких случаях – спасаюсь графикой. Причем графика не академическая, а чисто рефлективная – вечером сижу, провожу линии.
– А чтобы возобновилась, надо, чтобы я начала реагировать на окружающий мир. Пусть тот же самый пейзаж за окном – я столько лет его видела, ничем он меня не вдохновлял, а потом бац – и я понимаю, что в нем для меня бесконечный источник вдохновения.
– Потому что ты же рисуешь не вид из мастерской – ты рисуешь самого себя, а «вид из мастерской» – это внешняя оболочка, это как бы повод для того, чтобы сказать, как мне сейчас.
– У меня в паспорте стоит – «место рождения: деревня Калинино», маленькая, маленькая деревушечка в семнадцати километрах от Фурманова. Я как-то читала «Дар» Набокова (люблю Набокова), и меня поразила его способность погружаться в детство. Я задумалась – а у меня какие самые первые в жизни воспоминания? Оказалось, что это ощущения природы – как меня везут на плетеных саночках (видимо, зима), я спеленатая, двигаться не могу, а надо мной – черное-черное небо со звездами, и почему-то я запомнила, что некоторые звезды двигались – почему они двигались? Может, это самолеты летели (тут опять нужен смайлик. –
– Нет, все любимые. Я люблю природу, у меня с ней связь. Она для меня как живая душа, и чем старше я становлюсь, тем болезненнее в некотором роде у меня это ощущение становится.