Читаем Книга про Иваново (город incognito) полностью

– Конечно! Во-первых, по молодости мы все максималисты: черное-белое, – полутона редко у кого присутствуют, хотя нам кажется, что они присутствуют, но это нам кажется. Во-вторых, по молодости всегда идешь за внешним эффектом. Я никогда не хотела рисовать «похоже». В моей группе, в которой я училась в Ивановском худучилище, ребята подобрались постарше, поумнее, и я за ними тянулась, потому что тщеславие было задето (как же так – они знают, а я не знаю!), – к Булгакову, к Гессе, тогда их мало кто читал. Мы с первых шагов в некоторый философский аспект искусства стремились погрузиться, но больше влекло: «А как это сделано?» – эффект, фактура, сочетание цвета. Довольно долго эта погоня за внешним эффектом во мне сохранялась. После училища я хотела поступать в Москву или Питер, но тут любовь-морковь; естественно, как уезжать? Благо открывают Текстильный институт. А там тоже хорошо! Моими учителями были Кузьмичева, Приказчикова, Бахарев. Они исповедовали принцип: делайте что хотите, как хотите – лишь бы это было красиво, лишь бы это было эстетно. Я очень долго в эстетизме барахталась, сначала мне это нравилось, потом я поняла, что мне этого мало. А тут поток пошел – Владимир Соловьев, Сергей Булгаков… Я тогда на батике зарабатывала, но, начитавшись Бердяева, будучи еще некрещеной даже, и в батик свою философию потянула! Надо мной все смеялись, батик же – чисто утилитарная штука, все должно быть красиво. А мне мало что красиво! В жизни наступает какой-то момент: коллизии происходят, или через книги, или с определенными людьми жизнь сталкивает, – но в итоге ты понимаешь, что в искусстве драгоценно его внутреннее содержание. Неважно, как писать: тоненько-тоненько на маленьком формате или свободно, импульсивно на большом, или все сломать, как Пикассо сломал, – но если внутри есть наполненность, оно будет живое, а не мертвое. Для меня до сих пор тайна за семью печатями, как такое получается, в какой момент ты становишься творцом, когда у тебя есть что сказать миру. Вот сейчас у меня такой период, что мне нечего сказать миру. Я мужу жалуюсь: «Мне нечего сказать миру». Он меня спрашивает: «Ты чего такая ходишь?» – «Саш, мне нечего сказать миру» (тут потребуется смайлик, чтоб передать интонацию. – Д. Ф.). И вот такие периоды меня посещают с завидной регулярностью. Это выматывающее состояние.

– И как выгребаете?

– Я единственный способ удержаться на плаву нашла в таких случаях – спасаюсь графикой. Причем графика не академическая, а чисто рефлективная – вечером сижу, провожу линии.

– А чтобы работа возобновилась?

– А чтобы возобновилась, надо, чтобы я начала реагировать на окружающий мир. Пусть тот же самый пейзаж за окном – я столько лет его видела, ничем он меня не вдохновлял, а потом бац – и я понимаю, что в нем для меня бесконечный источник вдохновения.

– Многие художники рисуют вид из мастерской.

– Потому что ты же рисуешь не вид из мастерской – ты рисуешь самого себя, а «вид из мастерской» – это внешняя оболочка, это как бы повод для того, чтобы сказать, как мне сейчас.

– Вот и Бахарев говорит, что все его работы, независимо от жанра, – автопортреты. У вас в творчестве преобладают пейзажи. Почему вам, чтобы рассказать о себе, больше подходит пейзаж?

– У меня в паспорте стоит – «место рождения: деревня Калинино», маленькая, маленькая деревушечка в семнадцати километрах от Фурманова. Я как-то читала «Дар» Набокова (люблю Набокова), и меня поразила его способность погружаться в детство. Я задумалась – а у меня какие самые первые в жизни воспоминания? Оказалось, что это ощущения природы – как меня везут на плетеных саночках (видимо, зима), я спеленатая, двигаться не могу, а надо мной – черное-черное небо со звездами, и почему-то я запомнила, что некоторые звезды двигались – почему они двигались? Может, это самолеты летели (тут опять нужен смайлик. – Д. Ф.). Следующее воспоминание – это соловьи, которые пели, потому что наш дом и лес – все было рядом. Потом – запах ландыша… Мы родом из детства. Нас никто не привязывал, мы росли как трава – не как сейчас: «туда не ходи – там бандиты ходят», «сюда не ходи – снег башка попадет». У нас же… по-другому было. Велосипед – по полям гонять! Запах земли сырой, когда весной снег оттаивает и пахнет – до сих пор балдею. И еще воспоминание – в детском саду нам дали задание нарисовать березу, и спасибо воспитательнице – она меня похвалила, сказала: «Таня нарисовала березу лучше всех!» Это к вопросу о том, как важно детей хвалить, как поднимается у них самооценка.

– У вас есть любимое дерево?

– Нет, все любимые. Я люблю природу, у меня с ней связь. Она для меня как живая душа, и чем старше я становлюсь, тем болезненнее в некотором роде у меня это ощущение становится.

Перейти на страницу:

Похожие книги

История последних политических переворотов в государстве Великого Могола
История последних политических переворотов в государстве Великого Могола

Франсуа Бернье (1620–1688) – французский философ, врач и путешественник, проживший в Индии почти 9 лет (1659–1667). Занимая должность врача при дворе правителя Индии – Великого Могола Ауранзеба, он получил возможность обстоятельно ознакомиться с общественными порядками и бытом этой страны. В вышедшей впервые в 1670–1671 гг. в Париже книге он рисует картину войны за власть, развернувшуюся во время болезни прежнего Великого Могола – Шах-Джахана между четырьмя его сыновьями и завершившуюся победой Аурангзеба. Но самое важное, Ф. Бернье в своей книге впервые показал коренное, качественное отличие общественного строя не только Индии, но и других стран Востока, где он тоже побывал (Сирия, Палестина, Египет, Аравия, Персия) от тех социальных порядков, которые существовали в Европе и в античную эпоху, и в Средние века, и в Новое время. Таким образом, им фактически был открыт иной, чем античный (рабовладельческий), феодальный и капиталистический способы производства, антагонистический способ производства, который в дальнейшем получил название «азиатского», и тем самым выделен новый, четвёртый основной тип классового общества – «азиатское» или «восточное» общество. Появлением книги Ф. Бернье было положено начало обсуждению в исторической и философской науке проблемы «азиатского» способа производства и «восточного» общества, которое не закончилось и до сих пор. Подробный обзор этой дискуссии дан во вступительной статье к данному изданию этой выдающейся книги.Настоящее издание труда Ф. Бернье в отличие от первого русского издания 1936 г. является полным. Пропущенные разделы впервые переведены на русский язык Ю. А. Муравьёвым. Книга выходит под редакцией, с новой вступительной статьей и примечаниями Ю. И. Семёнова.

Франсуа Бернье

Приключения / Экономика / История / Путешествия и география / Финансы и бизнес
Повести
Повести

В книге собраны три повести: в первой говорится о том, как московский мальчик, будущий царь Пётр I, поплыл на лодочке по реке Яузе и как он впоследствии стал строить военно-морской флот России.Во второй повести рассказана история создания русской «гражданской азбуки» — той самой азбуки, которая служит нам и сегодня для письма, чтения и печатания книг.Третья повесть переносит нас в Царскосельский Лицей, во времена юности поэтов Пушкина и Дельвига, революционеров Пущина и Кюхельбекера и их друзей.Все три повести написаны на широком историческом фоне — здесь и старая Москва, и Полтава, и Гангут, и Украина времён Северной войны, и Царскосельский Лицей в эпоху 1812 года.Вся эта книга на одну тему — о том, как когда-то учились подростки в России, кем они хотели быть, кем стали и как они служили своей Родине.

Георгий Шторм , Джером Сэлинджер , Лев Владимирович Рубинштейн , Мина Уэно , Николай Васильевич Гоголь , Ольга Геттман

Приключения / Путешествия и география / Детская проза / Книги Для Детей / Образование и наука / Детективы / История / Приключения для детей и подростков