Книга радости — книга печали

— Прекрасно! — завопил Сапата. — Согласен! Вся природа устроена — чудо! Атомы вращаются, мошки плодятся — гармония! Правильно: без идеи — никуда. Должен кто-то сначала придумать, потом натворить. Сотворить. Согласен! Но — вопрос. Чтобы устроить так мудро — какой мудрый бог! И чтобы мир начать — бог был раньше? Потому вопрос: как устроен такой мудрый бог? Кто его сделал такого мудрого? Кто создал бога, когда еще бога не было? Другой бог — высший? Бог в квадрате? А того бога? Бог в кубе?.. Ничего не объясняет сказать: бог. Тот же вопрос, что про материю: кто создал, что раньше? Но сказать: материя всегда, в материи такие чудные свойства — не нравится. Сказать: бог всегда, у бога чудные свойства — нравится. Инстинкт рабства. Иметь хозяина — пусть хоть Вечный Разум. Есть бог — нет, то не вопрос познания, нет, — вопрос достоинства: иметь хозяина или нет, быть рабом или нет. Интересно знать: если есть бог, который сотворял наш мир, он в убеждении, что сделал сам по себе и рожден сам, или наш бог сам верит в следующего бога, а? — Сапата расхохотался. Но закончил серьезно: — Кто-то должен быть уверен: выше меня нет! Почему не человек? Почему нужен бог, который тоже сделан непонятно как? Только одно: хочется хозяина, хочется в рабы!

— Да, конечно, легче, когда можно на кого-то сваливать ответственность, — сказал Лоська со своей обычной иронией, и непонятно было, сам-то он сваливает ответственность на высшие силы?

— А мне — нет! Я хочу надеяться на себя! Только! — запальчиво сказал Костя.

— Правильно! Потому ты и стал такой, чтобы всегда верить в себя. Потому, когда мне верить — только в тебя!.. Все. Долго сижу, много просидел. Хозяюшка! Княгинюшка! Могу уходить. Молодой человек, который хотел положиться — могу подвозить. На большой машине. Все отлично большое! Большие фрески, большие машины, большие дела. Когда во все силы!

Сапата похлопал Лоську по спине снисходительно. Костя подумал, как бы гордый Лоська не обиделся, но нет.

— Позавидуешь вашей страсти, — сказал Лоська. Он, кажется, и вправду позавидовал.

— Э-э, симпатичный молодой человек! Хочешь легкие ноги — живи в горах. Хочешь страсти — живи на вулкане. У вас извержения прошли — земная кора упрочилась! А поживи, когда извержение, когда лава раскалена. Бывает и человеческая лава. Такая же раскаленная. У нас. Красота! Жалко — скульптор. Иногда хочу — живопись. Ничего бы не писал — только вулканы, только лаву! Как ваш Рерих — только Гималаи, только снега! Ваш и индийский. Их и ваш.

— Рерих писал не только Гималаи, — всунулась Дашка.

И как уверенно сказала! Будто у нее право противоречить Сапате, будто вообще у нее на него какие-то права!

— Остальное — неважно. Его слава — Гималаи. И я бы — только вулканы.

— Да, вулканы — красиво, — с той же завистью сказал Лоська. — Я смотрел фильмы Тазиева… Да, а пока до больших дел, проедусь, пожалуй, хоть на машине, Татьяна Дмитриевна… Никогда не ездил на «Чайке». Дарья, не хочешь в субботу в Малый зал? Будем там с двумя тоже молодыми чемпионами изображать разные трио.

— Нет, что ты, Лоська, я в субботу занята!

Впервые в жизни Дашка отказалась от Лоськиного приглашения. И ведь ни черта не занята — какие у нее такие занятия?!

— Молодые девушки — большие капризы, — сочувственно сказал Сапата.

— С коробкой осторожней! — напутствовала мама. — Придерживайте в дороге, чтобы не упала на повороте!

Те же разговоры, те же мелкие дела, точно и не приходили только что серебряные братья — одинаковые, целеустремленные, шагающие в ногу, страшные в своей решимости, в своем послушании какому-то Слову.

Сапата приподнял коробку с сервизом, чуть встряхнул.

— Нет звона — хорошая упаковка. Довезем. Наше время — время упаковки. Мировой вопрос. Упаковка нефти — жизнь и смерть. Плохая упаковка, сто супертанкеров выльются — смерть океана. Водородная бомба в рассрочку.

Это только Сапата так умеет — от малости сразу перейти к глобальному вопросу. Да, жалко, что Костя не догадался свести его с серебряными братьями! Сапата бы нашел, что им сказать! И не осталось бы противного смутного настроения.

Против такой вот душевной смуты Костя знал одно средство — полет. И едва Сапата уехал, прихватив с собой в «Чайку» и Лоську, Костя взлетел. Он прошил неплотные облака, вырвался к солнцу, несколько раз нырнул во взбитые облачные перины и вдруг — ффу! — вляпался в керосиновый след. Значит, облако пришло от аэропорта, там взлетающие самолеты часто оставляют на облаках следы — сверху они как черные полосы и нужно было бы Косте смотреть, но, видно, здорово он задумался, что не заметил! Все равно что нырнуть в мазутное пятно на воде. Конечно, не такая уж густая концентрация частиц в этом самолетном следе, на коже пятен не остается, но все равно кажется, что испачкался, захотелось поскорей вымыться.

И, недолетав, Костя заспешил домой.

Глава тринадцатая

* * *

Да, это я виноват.

Умерла мама.