Арно поколебался лишь мгновение. Затем вышел из своей воображаемой шеренги и, пройдя через ряды участников парада, радостно и скромно пожал руку стоявшему на тротуаре другу. Какой день, какой великий день!..
– Ну как, Арно, лучше уже теперь? – спросил Эндрю, как спрашивают о заживающей ране.
– Все в порядке, – ответил Арно, прижав ладонь к боку. Но ему явно не терпелось вернуться в колонны. Он сердечно, словно поздравляя, пожал руку Мак-Грегору, затем ласково обнял Эндрю за плечи, и они все втроем сошли на мостовую, лавируя между рядами бойцов. Арно вернулся в свою революционную шеренгу, идущую маршем по клочьям газет, автобусным билетам и шоколадным оберткам, брошенным на асфальт, и некоторое время отец и сын шагали с ним рядом. А затем Эндрю решил, что теперь уже не будет бестактностью выйти из строя, махнул на прощанье рукой, и с тротуара они глядели вслед Арно, пока тот не скрылся за углом.
– На рождество я возил его к нашим обедать, – сказал Эндрю, – а после мы с ним прошагали через весь Клэпем, по снегу чуть не до колен. Но эту его иллюзию ничем не разобьешь. Он не фальшивит ни в одной черте, все его слова резонны и здравы. И если это и греза, то старик Арно с головой ушел в нее и счастлив.
Пристрастия Эндрю, при некоторой их случайности, отличались широтой, и в Оксфорде Мак-Грегор разыскал его не дома, а в доминиканской семинарии: Эндрю был занят укладкой пластиковых мешочков со свежей, теплой кровью, предназначенной для Национального фронта освобождения Южного Вьетнама. Мешочки эти подавал ему крупнотелый молодой монах в белой полотняной рясе и сандалиях.
– Отец Джозеф. Мой отец, – представил их друг другу Эндрю, и Мак-Грегор заметил на себе пытливо-улыбчивый взгляд монаха, как бы говоривший: «С отцом такого сына любопытно познакомиться».
– У нас здесь немножко хаос, – сказал монах.
Помещение было заполнено врачами, медсестрами и дающими кровь студентами. Они лежали на раскладушках, на столах, из руки у них каплями стекала кровь в прилаженные к одеялу пластиковые мешочки.
– Надеюсь, вас не угнетает вид крови? – сказал отец Джозеф.
– Консервированной – нет, – сказал Мак-Грегор.
Он помог им уложить уже наполненные мешочки в холодильник в просторной кухне, где другие монахи варили в больших кастрюлях овощной суп и яблочный компот.
– Ох, опять у вас яблоки варят, – сказал Эндрю.
– Как и всегда по воскресеньям, – сказал отец Джозеф.
От сладко-приятного запаха яблок в смеси с кровью, пластиком и супом Мак-Грегора начало слегка мутить; но Эндрю тут же отпросился на часок, и, миновав Сент-Джайлс, они очутились в лоне Бейлиола. Мак-Грегор спросил сына, как это он попал в компанию к монахам.
– Я восхищаюсь ими, – сказал Эндрю. – Оксфорд – неподходящая почва для высокой нравственности, но, по крайней мере, у этих доминиканцев поступки не вовсе расходятся с их проповедями.
– Ты имеешь в виду сбор крови для Вьетнама?
– А что? Кто еще здесь в городе дал бы помещение сборщикам крови для вьетнамского НФО? Проведешь полчаса у них в монастыре – и забываешь, что весь Оксфорд лишь рассадник правоверной косности.
– Вот как! О какой же косности ты говоришь?
– Да о всякой – политической, нравственной, религиозной. Всюду та же косность. Здесь у нас ересей не водится.
– Мне казалось, ты поступил в Бейлиол именно потому, что он славится своей неправоверностью.
– Так я считал, – со смехом сказал Эндрю. – Но юмор-то весь в том, что в Бейлиоле ересь преподают, лишь чтобы укрепить тебя в правоверии. Обучают тебя тому, как поискусней вести дело ортодоксии.
Они прошли уже под своды колледжа св. Иоанна и, глядя на грязно-каменные монастырские аркады и церковь, Мак-Грегор вспомнил, что сам чувствовал себя в Кембридже, как в склепе, от такого же обилия кирпичных стен, стрельчатых арок, готических окон, вечерних колоколов.
– Ты возьми здесь то, что тебе нужно, а остальное отбрось, – сказал он.
– Не выйдет это у меня, – ответил Эндрю. – Да и не думаю, чтобы политике следовало обучать, как, скажем, религии или медицине. А здесь занимаются именно этим – выпеканием всяческих целителей и магов.
– Ты не спеши с оценками, – предостерег Мак-Грегор, хоть и знал, что предостережение излишне, ибо Эндрю слишком рассудителен и поспешности ни в чем себе не позволит.
Они постояли у стен колледжа, под Лодскими аркадами, и Мак-Грегор ощутил, как готические камни сводов снова смыкаются над головой и давят хмуро.
– Чтобы извлечь отсюда ценное, надо верить Оксфорду, – сказал Эндрю, выходя из-под арок. – А это для меня, оказывается, как раз и трудно. А то и вовсе невозможно.
– Ты все же доищешься здесь, чего ищешь, – сказал отец, но без особой убежденности.