Книга третья: Горы и оружие

– Ги поехал сейчас заминать дело: если начнется следствие, тебя вышлют из Франции.

Сеси на мгновение опешила, затем сердито проговорила:

– К черту Ги Мозеля! Я не знала, что это его стараниями. – Она повернулась к отцу: – Вчера вечером неожиданно явился Таха.

– Куда? К нам?

– Да. Он наверху, спит, – сказала Сеси.

– Как он тебя разыскал? – спросила Кэти.

– Да я ему писала из Парижа раза два. Но он не ко мне, он тебя хотел видеть, – сказала Сеси отцу.

– Этого лишь недоставало, – сказала Кэти. – Единственно этого! Но здесь у нас он не останется, так что и не приглашай его, Сеси.

– Он и не собирается. Ему тут надо разыскать одного иракского курда, с медицинского факультета, но вчерашние беспорядки помешали.

– Вот и ступай разбуди его, – сказала Кэти.

– А тебя сегодня утром тоже спрашивали, – сказала ей Сеси. – Тот мегрикский богач, сын ильхана. По телефону.

– Дубас?

– Да. Я без тебя не стала говорить ему, где ты и что ты. Притом их с Тахой надо держать подальше друг от друга.

– Слышал, как твои курды действуют? – Да, Мак-Грегор слышал. – Они не только последовали за тобой в Париж, но и привезли с собой свои дурацкие распри.

– В Париже им не развернуться, – успокоил Мак-Грегор.

– Ты уверен? Они приехали за этими деньгами. А будучи курдами, они ни перед чем не остановятся для достижения цели.

Кэти ушла из холла в кухню – сказать мадам Марэн, чтобы та приготовила им завтрак.

– Почему она так всполошилась? – спросила Сеси отца.

– За тебя тревожится… – ответил Мак-Грегор.

– Но отчего она так вдруг взъелась на Таху, еще и не увидав его?

– Не в Тахе дело.

Мак-Грегор знал, что Кэти, собственно, рада видеть Таху. Оба они остались к Тахе навсегда привязаны – почти так же крепко, как к своим детям, хоть Кэти и не пожалела трудов, чтобы разлучить с ним Сеси. Но теперь хватало и других поводов для тревоги.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Когда Таха спустился вниз, он выглядел так, будто сейчас только пришел пешком из горной деревушки. На нем была тоненькая спортивная куртка с коротковатыми рукавами и серые дешевые штаны, мятые, как бумажный мешок. Но молодые глаза Тахи смотрели твердо, бесстрастно, замкнуто и зорко.

– В Париже не годится щеголять вот так, – заметила ему Кэти.

– Я не хочу платить шестьдесят франков за пару французских брюк, – ответил Таха.

– Я дам тебе деньги, – сказала Кэти.

– Спасибо, тетя Кэтрин, – слегка поклонился Таха в знак отказа, и Кэти проговорила раздраженно:

– Что ж, вольному воля.

– Ну, как отец твой? – поспешил спросить Мак-Грегор. – Ничего мне не передавал?

– Велел только сказать вам, что не одобряет моей поездки во Францию, – ответил Таха. – Но это и передавать не надо, вы и так знаете.

– Как тебе удалось получить иранский заграничный паспорт?

Таха подался вперед, сказал вполголоса:

– Ливанский.

– А французские деньги где ты достал?

– У меня их совсем немного.

– Но все же, как ты их раздобыл?

– Думаете, дядя, мы их украли?

– Вот это и скажи мне.

– Не все ли равно, – ответил Таха со смешком.

– Я ухожу мыться, – прервала Кэти их разговор, – но прежде будь добр сказать мне напрямик, зачем ты приехал в Париж.

Таха перевел взгляд с Мак-Грегора на Кэти.

– Я подумал: следует помочь дяде Айвру. Но я не хочу говорить об этом в доме.

– Это еще почему?

– Сеси говорит, у ваших стен есть уши. Пожалуйста, не спрашивайте меня, тетя Кэтрин, о серьезных вещах.

– В таком случае вам с дядей лучше переговорить на улице, – сказала Кэти. – Там никто не подслушает ваших секретов.

– Вы правы.

Кэти ушла, и Мак-Грегор понял: она отправилась наверх, чтобы учинить допрос Сеси, занятой мытьем волос. Кэти хочет удостовериться, что Тахе не удалось в один вечер вновь оживить в Сеси влюбленность, столь опасную год назад.

Таха проводил Кэти взглядом. Но и после ее ухода он не стал ничего говорить, пока, выйдя за ворота, они не зашагали к бульвару Сен-Жермен.

– Вы ведь не знаете: две недели назад, когда отец проезжал через хелалийскую деревню, в него стреляли и ранили в грудь.

Мак-Грегор застыл, как застывают на месте персы при известии о катастрофах, болезнях, смертях.

– Нет. Не знаю. И как он теперь?

– Стреляли из малокалиберного карабина, пуля прошла насквозь и кусочек ребра вышибла. Но обошлось.

– А кто стрелял?

– Полоумный изувер-калека по имени Ками Белуд. А затем хотел удрать в отцовом джипе, но мои родственники застрелили его – и глупо сделали.

Они шли бульваром; мимо плыли «симки», «ситроены» и «пежо» – густо, как семга, идущая вверх по реке, к потаенному нерестилищу.

– Лучше было оставить этого тупого ишака в живых. Прижать бы его – он бы нам все рассказал. Тратить на такого пулю есть смысл, только если требуется ему рот заткнуть.

Сам-то Таха сумел бы сдержать палец на курке, но родня его, пояснил он, состоит не из революционеров, а из людей старозаветных, необузданных, расходующих свой запал на глупую месть.

– Руку Белуда явно кто-то направлял, – сказал Мак-Грегор. – Сама она не поднялась бы у него.