К ним относятся, во-первых, ясы
(законы, по-монгольски «засаг»; приказы или указы, по-монгольски «зарлиг», по-русски «ярлык»). Данными нормативноправовыми актами, вошедшими в «Книгу Великой Ясы», регулировались общественные отношения, большинство из которых сложились в эпоху Чингисхана и были связаны с государственной формой Великого Монгольского Улуса, его независимостью и суверенитетом, административно-территориальным делением, структурой и деятельностью государственных органов, правами, обязанностями и порядком работы госслужащих, внешнеполитической деятельностью государства, а также с организацией и деятельностью монгольского войска.Кроме того, в число общественных отношений, требовавших правового регулирования, вошло использование пастбищ, водных ресурсов, растительного и животного мира и их охрана, право собственности (на скот), право на наследование, ведение личного хозяйства, осуществление торговли и обмена, взимание и уплата налогов, семейные отношения, а также различные нематериальные отношения между людьми.
В связи с тем, что нарушение государственного законодательства Великого Монгольского Улуса рассматривалось как преступление и нарушитель закона подвергался наказанию, особое место в сфере правовых отношений эпохи Чингисхана заняли отношения, связанные с применением норм уголовного права.
Во-вторых, это правила поведения, исходящие от судов, или право судей, прецедентное право
(по-монгольски «зарга»). Именно об этих правилах говорил Чингисхан, назначая Шигихутуга Верховным судьей; по этому поводу (о правилах поведения, исходящих от монгольских средневековых судов) писал Гильом де Рубрук в своей книге «Путешествие в восточные страны»[928].В-третьих, похвальные или «избранные (отменные)» обычаи[929]
(по-монгольски «ёс»). Унаследованные от раннефеодальных государств, существовавших на территории Монголии, и санкционированные Чингисханом, «избранные (отменные) обычаи», став нормами обычного права, были включены в «Книгу Великой Ясы».Заметим, что статус правовых норм обретали и некоторые из «…его
(Чингисхана. — А. М.) прекрасных притч, слов[930] и биликов (назидательных рассказов), которые он сказал по каждому определенному случаю и повелел [принять к исполнению]» (выделено мной. — А. М.)[931].Именно эти понятия — «уг» (слово) и «билик» —
фигурируют в качестве средств воздействия на провинившегося члена «золотого рода» Чингисхана в одном из его назидательных рассказов, процитированных Рашидом ад-Дином в «Сборнике летописей»: «Если из нашего рода кто-нибудь поступит вопреки утвержденной Ясе один раз, пусть его укорят словом; если сделает вопреки два раза, пусть действуют на него красноречием (в оригинале „биликом“. — А. М.); в третий же раз пусть сошлют его в отдаленную пустынную местность, именуемую Балжун Хулджур…»[932]Кроме того, в систему средневекового монгольского права, по мнению современных исследователей, входил и упомянутый выше своеобразный элемент «тору»,
«который у монголов связывался, прежде всего, с вопросами власти, управления, статусом монарха»[933].Так, в рассказе автора «Сокровенного сказания монголов» провозвестник «великих государевых деяний» Чингисхана, Хорчи, под «тору»
подразумевает «Высший закон» Всевышнего Вечного Тэнгри, который донесли до него глашатаи Небесной Воли:«Всевышний Тэнгри и Мать-Земля навечно порешили:
Быть Тэмуджину владыкою державы Хамаг Монгол
(Всех Монголов. — А. М.)»[934].В другом рассказе автора «Сокровенного сказания монголов» о противостоянии Чингисхана и шамана Тэв Тэнгэра последний оповещает владыку еще об одном Высшем законе, тору
Всевышнего Вечного Тэнгри: «Слуги Всевышнего Вечного Тэнгри, духи-хранители повестили нас (Тэв Тэнгэра. — А. М.) о том, что власть державная лишь временно тебе принадлежит и что будет править на твоем престоле брат Хасар твой»[935].