Я кивнул и коснулся Лёхиного плеча рукой. Вспомнил нашу последнюю встречу и наш последний разговор в фойе донецкой больницы, куда его доставили сразу после ранений. Досталось ему крепко — сквозное осколочное в грудь, такое же в бедро, повреждён локоть… Лёха тогда был обколот адреналином и не осознавал тяжести своего положения, поэтому постоянно просился самостоятельно сходить в туалет и спрашивал, где его «ловы»[60]
.В растерянности, я не нашёл ничего лучше, чем мягко пожурить его за отсутствие бронежилета на позиции. Он обещал исправиться и напомнил о заранее составленном протоколе оповещения его родных. Протокол состоял из двух пунктов:
«Лёгкое ранение (дееспособен, нахожусь в сознании и могу говорить) — никому ничего не сообщать.
Тяжёлый, кома (больше двух суток нахожусь в бессознательном состоянии), 200, пропал без вести — оповестить родных».
Следуя протоколу, я сообщил родителям о случившемся через два дня. Тогда же они узнали о том, что их сын герой и последние полгода воюет. О его предыдущих командировках в составе нашей гуманитарной миссии они тоже не были в курсе — Лёша берёг их нервы и говорил, что ездит на подработки в Москву.
Любимые «ловы» Шестого мы так и не нашли — в отряде МОСН[61]
, где его первично стабилизировали, сказали, что всю окровавленную верхнюю одежду, в которой принимают раненых, практически сразу сжигают.— Сержант Бастраков, у нас очередь, ещё несколько таких, отойдите от гроба, пожалуйста.
Я перекрестился и отошёл. Гроб заколотили, цинк заварили, всё поместили в деревянный ящик. В довесок к ящику мне вручили берет, русский флаг и венок «От Минобороны».
— Распишитесь, что не имеете претензий к качеству цинковой пайки.
Последующие часы я провёл в решении вопроса транспортировки Лёхи. Ближайший военный спецборт в Казань обещали минимум через неделю, а оформить заявку, чтобы ускорить процесс, мешало отсутствие каких-то документов из-за пограничного юридического статуса моего подразделения. Не желая ждать, я принял решение везти Лёху обычным гражданским авиарейсом за свой счёт. Госпиталь выделил мне «Урал» с парой солдат, и мы отправились в аэропорт.
По пути мы снова заехали в «Бургер Кинг».
Фото автора.
Представьте себе, что вашу ступню с голенью соединяет система натянутых гитарных струн в диапазоне от «ми» до «соль». Она же контролирует амплитуду движений ступни и позволяет ей выполнять опорные функции.
Теперь представьте, что ваша ступня немного подвернулась вовнутрь и на неё сверху начали давить. Давить яростно, давить до того, чтобы струны начали лопаться — с характерным пронзительным звуком, хлопком, последующим эхом, ощущением расхлябанности и пищащей, как нота «ми», болью. Так звучит разрыв связок на голеностопе. Боль — не самое неприятное следствие такой травмы. Самое страшное — невозможность опираться на повреждённую ногу. Ступня становится бессмысленной культей, болтающейся, как болванчик. Без дополнительной опоры на руки становится невозможно не то чтобы ходить, но и просто стоять и держать равновесие.
О том, что я порвал связку, я узнаю позже. Пока же я просто сидел посередине пустой стоянки грузового терминала Пулково и ждал, пока пройдёт боль. Сидел прямо на деревянном ящике с Шестым и громко сетовал на солдат, которые свалили сразу же после выгрузки гроба.
Бушевала метель, под ногами — бегловский не посыпанный реагентами гололёд. До дверей в офис терминала — метров 20. После нескольких неудачных попыток встать и идти я начал кричать и звать на помощь, но никто не пришёл. Пришлось ползти до входа на четвереньках, оставив Шестого на стоянке.
Впрочем, всё могло быть ещё хуже — в момент выгрузки, когда моя нога дрогнула на льду и подвернулась под весом ящика, солдаты-помощники чудом смогли удержать уже летящий мне в голову 200-килограммовый гроб на руках.
Нужный мне офис находился на третьем этаже, внизу никого не было. Кое-как доковыляв на оформление груза, я второй раз за всю войну обратился к своей аптечке первой помощи — вколол себе шприц-тюбик нефопама[62]
. Стало полегче. Первый раз аптечка пригодилась мне тоже не в зоне СВО — а в Москве, на презентации второго тома «Чеченской войны» Евгения Норина. Тогда мне пришлось воспользоваться гемостатиком, чтобы быстро остановить кровь — за три минуты до своего выступления я умудрился сильно рассечь плоть возле большой берцовой кости, ударившись об сцену. В следующий раз поеду на материк в бронежилете.До вылета оставалось несколько часов, похороны были назначены на завтрашнее утро.
Мы с Лёхой успевали на них прям впритык — в Казани нас должна была встретить машина и сразу отвезти в Набережные Челны на отпевание.
Оформив и передав свой груз 200, я обратился за помощью. Сотрудники терминала достали где-то инвалидную коляску и отвезли меня до медпункта, где мне сделали тугую повязку, вкололи ещё обезбола и вызвали скорую помощь. С подозрением на закрытый перелом меня увезли в травмпункт на рентген. В военной форме и в инвалидном кресле я получал незаслуженно много сочувствующих взглядов — было неловко.