Книга Z. Глазами военных, мирных, волонтёров. Том 1

Лето 1942 года, «Донбасская оборонительная операция». В боях за Ростов-на-Дону героически погибает Гарнышев Андрей Иванович — доброволец 1149-го Стрелкового полка. В тылу у него остаётся вдова с 8 детьми — Гарнышева Ульяна Ивановна, Михаил, Павел, Николай, Алексей, Вера, Роза, Марина, Геннадий.

Семья чудом переживает военный голод. Чудо заключалось в мужестве и стойкости Ульяны Ивановны — несмотря на тяжёлую болезнь, неграмотность и отсутствие профессии, она смогла обеспечить детей пропитанием, образованием и любовью. Через 20 лет у Николая родится сын Владимир, а у Владимира, через 30 лет, родится сын Алексей.

Гарнышев Андрей Иванович (17.89.1902 — 20.07.1942).

Гарнышева Ульяна Ивановна (12.12.1899 — 24.82.1985) Фото из семейного архива.

Фото из семейного архива.

Имя Андрея Ивановича сейчас можно встретить на мемориальной стене комплекса «Родина-Мать» в Набережных Челнах. Недавно часть стены обновили, и городской пантеон героев ВОВ пополнился именами погибших на СВО. Теперь там можно найти и правнука Андрея Ивановича — Гарнышева Алексея Владимировича. Набережночелнинский монумент «Родина-Мать» напоминает Ульяну Ивановну — могучая птица Феникс с лицом женщины, под крыльями которой — её сыновья.

***

В Набережных Челнах мы с Любавой задержались на несколько дней: необходимо было помочь родителям Лёши собрать и оформить документы на выплаты, обследовать мою повреждённую ногу и немного выдохнуть. В сердцах Марина Михайловна и Владимир Николаевич пытались отказаться от выплат, но мы настояли: Лёша был очень практичным человеком и никогда бы не простил нам, если бы мы это допустили.

Монумент «Родина-Мать» в Набережных Челнах. Фото из интернета.

В один из вечеров мы приехали к родителям на ужин и побывали в комнате Шестого. Первое, что бросилось в глаза, — я. Я сидел спиной в форме «горка» и панаме на обложке книги «Записки террориста (в хорошем смысле слова)» Виталия Африки, изданной нами в 2015 году.

Рядом со мной стоял автомат, на столе — шлем, граната и рация. Пророческая вышла фотосессия. Не знал, что Лёша читал изданные мной книги про Донбасс. Он говорил, что знаком с «Чёрной Сотней», но не говорил, как близко.

Владимир Николаевич разрешил нам взять по любой книге из Лёшиной библиотеки на память — я выбрал «Маленького принца» Экзюпери, Любава — «7 %, или Фильмы Андрея Тарковского» Майи Туровской. Не обошлось и без просмотра фотографий. На одном из детских снимков Лёша был заморским генералом в треуголке, на другом, уже взрослым — был похож на лощёного американского подростка, на третьем… от третьего снимка меня передёрнуло. На третьем фото Лёша смотрел на нас безумными глазами, в каске и форме, с грязным, окровавленным лицом. Ещё одна пророческая фотосессия.

После ужина отец протянул нам какую-то бумажку: «Не знаете, что это? Мы нашли её в вещах Лёши, которые вы нам прислали». Бумажка оказалась справкой о прививках из ветеринарной клиники, что соседствовала с нашей базой в Донецке.

Мы рассказали, что Лёша дружил с бесхвостой кошкой, что прибилась к нашей команде в начале войны. Прибилась Бесхвостая вместе со своей подружкой, которая вечно ходила за ней по пятам. Кошки были совершенно неразлучны и впадали в истерику, даже когда их совсем ненадолго разделяли. Со временем мы стали воспринимать их как один организм. «Лёша любил её? Отдайте мне её, я хочу, чтобы она жила со мной», — Владимир Николаевич вызвался перенять эстафету заботы о Бесхвостой у сына. Спустя некоторое время кошки переехали из Донецка в комнату Шестого в Набережные Челны. Обе — потому что их нельзя разлучать.

Фото из семейного архива.

Бесхвостая и подружка в Набережных Челнах. Фото из семейного архива.

Видео: Глазами Шестого. Последний день перед смертельным ранением.

С самого моего прибытия в Челны мне казалось, что этот город — не Лёхин. Будь моя воля, я бы переименовал Набережные Челны в «Спящие Челны». Казалось, что весь город состоит из уютных, но абсолютно одинаковых спальных районов: серые многоэтажки, уродливые торговые центры, неуместные офисы. Опять многоэтажки, опять торговые центры, опять офисы. Я не мог отличить один район от другого, здесь даже центр — и тот, казалось, был спальным. Тишина, неподвижность и мещанское небытие. Что здесь мог найти столь искушённый наблюдатель, как Шестой?..