Книга жёлтой росомахи

– А-а! Не выловишь и рыбку из пруда, – обречённым голосом завершает поговорку бабушка.

– Молодец, бабуля! Дядя Виталя, – обращается Маша к подошедшему к своему кухонному столику юноше: – Ты сегодня опять к Респираторным колоннам пойдёшь?

В коммуналке все, не только Маша, знали, куда студент бегает на свидания.

– Господи, несчастный ребёнок, сразу понятно – чем чаще всего она болеет, – горестно вздыхает Ирина Григорьевна. – Не Респираторным, а Ростральным, Маша, запомни, наконец. Только-только отучила говорить её ферваль, вместо февраль, а теперь ещё эти колонны.

– А мне так больше нравится, – смеётся заливисто Машенька и показывает бабушке розовый язычок: – Всё, бабуля, я на горшок, – вдруг заявляет Маша о своих правах на трон, вскакивает и бежит в туалет. Там для неё дедушка смастерил «трон»: вставил Машин горшок в резной стул с высокой спинкой в готическом стиле – стул старинный, достался их семье ещё от прадеда, купца второй гильдии. Когда Маша сидит задумчиво на «троне», держа руки на подлокотниках, домочадцы стараются её не отвлекать, говоря: «Мария Фёдоровна думает».

Машеньку – белокурого, голубоглазого ангелочка – обожали все обитатели коммуналки. Она без стука входила в любую комнату и была желанным гостем. Все старались её угостить, одарить чем-нибудь, но Маша всегда отказывалась: «У меня всё есть!» На вопрос: «Как дела?» отвечала неизменно: «Хороши!» Так её научила бабушка. Ирине Григорьевне нелегко было растить внучку – родители её второй год были в экспедиции на Диксоне – но женщина старалась не показывать виду.

Завтрак у Виталия не занял много времени, потому что он сегодня состоял из куска чёрного хлеба, густо посыпанного сахаром, да кружки чая. Через десять минут юноша при параде – в отглаженных черных брюках и голубой тенниске – уже выходил на лестничную площадку. Там же в это время запирал входную дверь сосед из квартиры напротив. Он был известным писателем, поэтому вся квартира принадлежала только его семье.

– Здравствуйте! – гаркнул Виталий.

– А-а, тёзка! Привет-привет, – весело произнёс сосед – мужчина лет пятидесяти с почти нетронутой сединой чёрной шевелюрой. Его улыбчивое лицо сразу располагало к простому общению. Да и одет он был по-простому: лёгкая ветровка и белые брюки.

– Как там поживает наш заяц Коська? Когда узнаем о его новых похождениях? – спросил юноша.

– Узнаешь из новой «Лесной газеты», – ответил писатель: – а ты, что же, до сих пор читаешь детские сказки?

– Ваши? Да! – улыбнувшись во весь рот, ответил Виталий.

– Весьма польщён. Виталик, проводишь меня до трамвайной остановки?

– Конечно.

Они вышли из дома, что стоял на углу Малого проспекта и 3 линии и направились в сторону Среднего проспекта. Там, напротив католической кирхи, была остановка шестого трамвая. Белое солнце в нежной голубизне неба настолько раскалило воздух Северной столицы, что даже тополиный пух спрятался в тень.

– Видишь ли, тёзка, – произнёс задумчиво писатель: – есть у меня одна идея. Сын у меня подрастает, лет через 5-10 обзаведётся своей семьёй. И вот я задумал разделить свою квартиру.

– Как это? – спросил Виталий, представив хоромы писателя. Там был длиннющий широкий коридор, шесть комнат – по три с каждой стороны коридора. Туалет, ванная были возле выхода на чёрную лестницу.

– Перегорожу коридор вдоль – сделаю стену. Потом забетонирую чёрный вход, а там, в прихожей, сделаю вторую кухню. Гениально, а?

– Здорово.

– Так вот, мне привезут строительные материалы, ты поможешь мне принести их из машины?

– Конечно, о чём речь!

– Вот и славно, – обрадовался писатель. – Кстати, всё время забываю спросить – как там твой дедушка поживает? Очень он мне понравился, когда гостил у вас несколько лет назад, – спросил неожиданно писатель.

Действительно, дед Терентий приезжал из их деревни в Архангельской области. Дедушка хотел проверить: как устроился внук у его младшего сына Николая. Старший сын Алексей (отец Виталия) вместе с женой погибли от холеры в Туркестане, и все заботы о внуке дед поручил бездетному и неженатому Николаю. Дед Терентий одно время был председателем колхоза и пользовался большим авторитетом в деревне. И не только как руководитель, но и как лекарь и провидец. Многих он поставил на ноги, многим предсказал будущее, которое, как говаривали бабки в деревне, сбылось. Были у деда и враги. Кто-то из них написал в партбилете Терентия Половинкина матерное слово из трёх букв. За это его выперли с руководящей должности. Дед стал пасечником и был этим вполне доволен – могло быть и хуже.

– Дед письмо прислал намедни, – отвлёкся Виталик от своих воспоминаний: – Кланяется вам.

– И ему привет передавай. Да напиши про моего тетерева из книжки: я написал её задолго до нашего знакомства, – со смехом произнёс писатель.

– А ещё дед пишет, что война будет, – невежливо перебил юноша.

– Откуда он это может знать из своего захолустья? – озадаченно пробормотал писатель.

– У него есть какая-то книга, вот по ней он и гадает.

– Чернокнижник он у тебя, стало быть, – опять засмеялся писатель: – И ты веришь в эту ерунду?

– Нет, конечно, я же комсомолец.