Книга живых

— Ты знаешь, я журналистом так толком и не работала. Сразу вышла замуж. Но не ложилось мне с моим районным прокурором, как-то не захотелось. И я, как только открылись первые возможности, первые кооперативы, сразу ударилась в бизнес. Работала, зарабатывала. А так как дела у меня сложились неплохо, да еще и в туристической отрасли, то я объездила весь мир практически. И ни о чем не жалею!

— Ну, а о чем тут жалеть? — заметил Дубравин. — Каждый сейчас живет, как может.

— Ну, тогда все еще было мнение, что бизнес — дело неблагородное, второсортное.

«Ах, вот что тебя цепляет! Все однокурсницы, видимо, пытались тебя на этой почве ущемить», — подумал Дубравин, глядя на ее холеные руки с длинными ухоженными ногтями на рулевом колесе. Подумал, но не сказал ничего. Незачем.

А она продолжала:

— Но в последнее время что-то мне стало неинтересно. Я передала дела сыну. И знаешь, чем люблю сейчас заниматься? Стилем! Стала стилистом и даже издаю журнал под названием «Дорогой магазин». Так что расту, меняюсь, двигаюсь… хоть и годы мои немаленькие.

«Видимо, она так говорит, чтобы я мог отвесить комплимент. Что ж, не жалко!»

И Дубравин абсолютно искренне заметил:

— Да ты выглядишь вообще как девочка!

— Вон, кстати, на заднем сиденье лежит мой журнал. Можешь посмотреть. Я к Юрке еду, чтобы номер ему отдать. И стребовать с него оплату. А то он все тянет и тянет…

Дубравин перегнулся, нашарил на заднем сиденье толстый, увесистый, отпечатанный на мелованной финской бумаге полноразмерный гламурный журнал. Открыл. Полистал. Наткнулся на портрет. На него смотрело широкое скуластое лицо. И взгляд — все тот же хитроватый взгляд узких щелочек глаз. Поджатые узкие губы. Для съемок Юрка Филиппов оделся в белый элегантный свитер. На руке красовались золотые часы и огромный золотой перстень. И золотая ручка в коротких толстых пальцах. Во всем облике сила, сила и еще раз сила.

«Господи, когда же это было?» — думал Дубравин, вспоминая, как почти сорок лет назад он еще студентом пришел работать в автомобильный журнал и там обнаружил своего однокурсника Юрку Филиппова, который обретался некоторое время вместе с ним. Вспомнилось, как Филиппов проверял его на силу и как-то допек. Они принялись бороться в пустом кабинете редакции. И, несомненно, могучий, чем-то похожий на Кинг-Конга Филиппов, не сумев одолеть Дубравина в борьбе, кинулся душить его.

«Это характер, — думал Александр. — Такой человек, как Филиппов, способен на все ради достижения своей цели».

О чем же он мечтал тогда? О том, что скоро перейдет в ГАИ и денег у него будет немерено. То есть еще в те годы, в молодости, он мечтал о погонах и власти. Власти, которая может стать источником денег. Но старая система рухнула, и он нашел себя в новой. Совместил общественную деятельность и бизнес. И, похоже, очень удачно совместил. Нащупал доходную жилу — Семиреченское казачество. Стал создавать казачьи ЧОПы. Они ведь, казачки, любят что-нибудь охранять. И Юрец взял под крышу самый большой рынок в Петропавловске. М-да, интересная история.

«Ну-ка, что тут еще понаписано?»

А понаписано было еще много чего интересного. В первую очередь Дубравин обратил внимание на фотографии. Все они были парадные. Вот Филиппов в генеральском казачьем мундире, увешанный крестами и знаками, здоровается за ручку с главой Казахстана. Вот он стоит позади Патриарха Московского и всея Руси. Вот во главе парадного строя казаков. А вот… ручкается с Амантаем Турекуловым. Увидев это, Дубравин взволновался: «Е-мое!» В нем вспыхнула надежда. Здесь могут найтись следы завещания Амантая.

«Как странно! — думал он. — Что могло их связывать? Амантай — чиновник высшего ранга. Такой утонченный, в чем-то эстет, любящий красоту, искусство. И Филиппов — казачий генерал. Человек, несомненно, с тяжелым характером, с огромным самомнением. Ну да ладно, посмотрим!»

И Дубравин принялся внимательно читать. Из текста он немедленно узнал, что «сегодня казака и казаха отличает только одна буква».

По сторонам улицы потянулись одноэтажные дома казачьей слободы. Те места, с которых, собственно, и начинался в девятнадцатом веке город Верный. Не город даже, а станица. А точнее, и не станица вовсе, а крепость. Форпост Российской империи. И сразу у Дубравина возникло ощущение, что оказался он где-нибудь на Кубани или Дону.

Видно, что и здесь все закладывалось строго по плану. Расчерченные квадраты улиц, заборы с воротами вдоль дороги, плодовые деревья. Они пересекли пару прямоугольных перекрестков, повернули направо, и впереди показалась добротная металлическая крыша над стоящим на углу построенным из отесанных прямоугольных коричневых бревен зданием. Это был казачий культурный центр, расположенный в том же месте, где когда-то размещалась старая казачья управа.