Книга живых

— Ты! Ты кончай здесь при госте свое грязное белье полоскать. Иди допивай, — набычился Куделев, пытаясь угомонить оппозиционного атамана. — Не слушай его! Нажрался вот и несет бог знает что.

— Хто? Я? — казачий полковник, вместо того чтобы замолкнуть, продолжил обвинять Филиппова. — Российское посольство подарило нам, казакам, здание в Алма-Ате. А он что с ним сделал?

— Что?

— Он его приватизировал и продал за несколько миллионов долларов. Когда ему начали ставить в вину… он так ударил нашего прежнего атамана в грудь кулаком, что тот попал в больницу. И через два дня скончался. Убил, можно сказать, человека. И выкрутился. Я ему тогда тоже прямо сказал: «Не любо ты поступаешь…» Он меня такими словами оскорблял, что повторить язык не повернется…

— Александр Алексеевич, пошли в зал! Ты его не слушай! — как-то не очень уверенно говорил Дубравину Мишка Куделев. — С ними вечно так. Без конца казачки грызутся. У нас тут три организации… разных. И все не в ладу друг с другом! — как бы извиняясь за непорядок, проговорил он.

— А с Россией как? — торопился излить все накипевшее уже остывающий атаман. — В четырнадцатом году выступал в Москве и говорил: «Крым наш». А теперь с американцами связался. И… его объявили в Россию невъездным. Не пускают его туда…

«Да, что ж пускать, если он России такие претензии предъявляет! Ну и Юрка, ну и сукин сын! Это ж надо: объявил себя атаманом всего земного шара! Требует с России выкуп в пять миллиардов долларов и остров Сахалин в придачу… Чтоб, значит, собственное государство иметь. Это ж надо! Чего тут больше — ума или дурости? Но это по-казачьи… Ну точь-в-точь — “Запорожцы пишут письмо турецкому султану”».

И хотя Дубравин про себя несколько раз повторил, что в каждой избушке свои погремушки, его все-таки — как русского и гражданина своей страны — задели эти новые открытия.

А старый казак продолжал еще бурчать:

— Связался с немцами. Они тоже создали там казачье общество. Потомки Паннвица, которого повесили наши после войны. Притерся к Хозяину. На каждом шагу талдычит, что он наш верховный атаман. А нас тут жмут так, что сок течет. Не казак он вовсе! Торговая он! И нас продал казахам ни за грош…

* * *

Обогащенный такими знаниями, Дубравин вернулся в зал ресторана, а там было уже почти пусто. Сидели несколько выпивох, которые добирали до нормы. А казачьи атаманы и делегации «примиренцев» уже ушли.

«Видно, не так уж прочно это примирение, — думал Александр. — Если народ даже на банкете в честь него не задерживается. Подписали бумаги, выпили по-официальному, так сказать, отметили и свалили. Но где ж тогда сам атаман? А главное — где Каражан?»

И он вместе с Куделевым отправился на поиски.

Через несколько минут выяснилось, что «пан атаман Юриан Сахалинский» отбыли со свитою в неизвестном направлении.

«Это на него похоже! Никаких особых угрызений. Что хочу, то и ворочу! Хоть бы сказал. А то пригласил…»

Дубравин чувствовал неприятный осадок от всего увиденного и услышанного. И потому тоже поторопился покинуть это место, где прямо-таки веяло полным пренебрежением к правилам простой вежливости. Машину Каражан он обнаружил за воротами казачьего центра. «Лексус» сиротливо стоял на обочине. И когда он приоткрыл дверцу, то обнаружил, что его хозяйка сидит за рулем вся в слезах — видимо, не в силах тронуться, чтобы ехать дальше.

Увидев его в окне, Каражан попыталась справиться с собой, но получилось это у нее плохо. В общем, минут через пять утешений и расспросов Дубравин наконец выяснил, что произошло.

А произошло вот что. Закончив посиделки в ресторане, Филиппов перебрался обратно к себе в просторный кабинет. Тут Каражан наконец-таки добралась до него. И предъявила счет за публикацию в глянцевом журнале. А дальше пошла какая-то хрень. Филиппов, вместо того чтобы сказать спасибо и отдать деньги, попросил секретаря пригласить к себе своих заместителей и помощников. Пришли трое. И тут он, хоть стой, хоть падай, заявил при них:

— Когда-то в студенческой молодости эта женщина отказала мне во взаимности! А я человек злопамятный. И поэтому сейчас не буду платить за публикацию. Не стоит она того. Вот тебе вместо трех тысяч даю триста долларов. И ступай себе!

Сама не своя, она выскочила из кабинета. Запрыгнула в машину. Выехала за ворота. И тут ее накрыло… Такая вот история.

— Да он просто хам! Каким он был, таким он и остался! — подвел итог этой поездки и встречи Дубравин.

Ехали обратно молча. Дубравин все пытался понять роль казачьего объединения в жизни русских в новой стране. Долго думал. А потом, когда вспомнил слова старого казака о козле-провокаторе, его осенило: «Просто отвлекает внимание русскоязычных от насущных проблем, от их незавидного положения в государстве. Своим эпатажем, требованиями к России раскалывает русский мир Казахстана. Поп Талон он, вот кто!» И Дубравин даже не обеспокоился тем, что не спросил Филиппова об Амантае. Он был твердо уверен, что тут завещания точно нет.

VII