Книга живых

«Зря нервничал!» — решил он, обуваясь и бросив прощальный взгляд на майора, который в эти минуты стоял, как говорится, по ту сторону барьера и о чем-то весело разговаривал с девахой, ставившей штампы о пройденном досмотре. Дальше было проще. Майор провел его через полный зал ожидания. Приложил электронную карточку к дверному замку. И они, преодолев и это препятствие, прошли сначала по лестнице, а потом по «рукаву» прямо к самолету. Двери «летака» были открыты в ожидании пассажиров. В них наготове стояли две красавицы казашки — стюардессы. Сбоку от дверей — пограничник в зеленом жилете и со служебным айфоном. Он отдал честь майору. Тот ответил. И стал прощаться с Дубравиным. Рука в руке. Осталось только тепло ладоней.

Дубравин прошел в пустой салон и, медленно разложив свои вещи на полке, сел в кресло. Ровно через минуту в салоне появились люди — началась посадка. Но облегченно вздохнул он только тогда, когда «Боинг-737» начал взлет.

«Ну вот, не все подвластно здесь одному человеку! Всегда есть к кому обратиться!»

И Дубравин, представив себе физиономии псевдотаможенников, которые так и не дождались «клиента», криво усмехнулся.

VIII

Ускользнув из-под «объятий» казахстанских гэбистов, Дубравин благополучно добрался домой. А здесь ждал его сюрприз.

— Тут несколько раз тебе звонил отец Анатолий. Спрашивал. Говорит, что не может дозвониться! — сообщила новости Людмила.

— А где он был, когда его искали? — задал встречный вопрос жене Шурка. — Я ему звонил, когда Амантай умер. Тоже не мог дозвониться.

— Он говорит, что был в затворе. Выполнял послушание в дальнем скиту. А сейчас вот переживает, что не проводил друга в последний путь. Просил перезвонить.

— Перезвоню, когда приду в себя! — коротко заметил Дубравин и отправился в баню, которую к его приезду уже истопил Вася.

Баня у Дубравина топилась, как в старину, дровами. Пламя нагревало докрасна раскаленные камни. И горячий воздух попадал в обшитую липовыми досками парную. Дубравину не раз предлагали осовременить процесс. Поставить электрический тэн, металлическую бочку. И таким образом экономить время на нагрев и деньги на дровах. Но он понимал, что настоящей может быть только баня на дровах и с камнями. Все остальное — чистая профанация.

В гостевом доме, где как раз и размещалась баня с небольшим бассейном, он разделся донага и сразу направился в парную. И действительно сейчас, что называется, почувствовал разницу. Залег в парной на липовый полок. И отдался неге.

Тело расслаблялось. А вот мысли… Мысли об Амантае не уходили. Не покидали его. «Где он теперь? Не может же так быть, чтобы ничего не осталось? Имам говорит, что душа его должна пройти по тончайшему лезвию над адским огнем, чтобы оказаться в раю. А может, это вовсе и не так? Может, там нет ничего? Пустота? Одна пустота…»

Поток его мыслей прервал едва слышимый здесь телефонный звонок.

Сползая с полки, Дубравин пару раз чертыхнулся: «Ах, черт! Кто это? И здесь нет покоя!»

Это дозвонился подполковник Анатолий Казаков — это по-старому. Или иеромонах Анатолий — по-новому.

— Я уже все знаю! — загудело в трубке. — И ты, наверное, знаешь, что я уходил в затвор…

— Ну, жена уже сказала! — ответил Дубравин и принялся подробно-обстоятельно докладывать старому другу горестную историю гибели и похорон Амантая Турекулова.

Когда вопросы иссякли, а сам Шурка, можно сказать, выговорился, разговор перешел в несколько в иное русло:

— Слушай, Толян, — спросил Дубравин. — Меня все время мучает после поминок один вопрос… Как бы его сформулировать? Попробую так. Вот что осталось от него? Ведь не может же так быть? Жил человек. Жил. Работал. Любил. Страдал. А потом — оп. И все! Есть же душа. Ты — человек верующий. Я — верующий. Однако вот столкнулся с этим. И мучаюсь вопросом. Что — все?

— Ой, Шурик. Да не слушай ты никого. Душа живет вечно. И после смерти. И помнит все, что было в жизни. Первые дни она вместе с ангелами, которые ее сопровождают, посещает дорогие для нее местности. Ходит у дома. Будто ищет себе успокоения. Пристанища. А потом взлетает в небеса. И преодолевает небесных духов и стражников. А таких там двадцать. Ну, это как двадцать таможенников! — видимо, вспомнив рассказ Александра о казахстанской таможне, Анатолий пустился объяснять церковное понятие мытарств души в доступных мирянину терминах.

— Так вот, преодолев эти мытарства, а на каждой небесной таможне его пытают насчет разных грехов, как то: ложь, осуждение, лихоимство, гордость, гнев, ярость, блуд, прелюбодеяние…

— Боюсь, что при последнем испытании ему достанется сполна, — заметил Дубравин. А потом вспомнил имама мечети. И его рай с гуриями и молодыми женами: у них-то все по-другому — это в заслугу ставится.

— Ну, что заслужил, то и получит, — продолжал Анатолий. — Так вот, преодолев все эти заслоны, душа предстанет перед Богом. Ей покажут райские обители и адские бездны…

— А если не преодолеет мытарств, то что? — забеспокоился Дубравин.