Книга живых

А там произошло вот что. Когда Армения вошла в состав Евразийского союза, из нее в эти западные области хлынул поток праворульных машин. Завезли их больше двухсот тысяч. А в Казахстане их эксплуатация запрещена с две тысячи восьмого года. Народ машин-то набрал, а зарегистрировать их не может. В результате возникло напряжение. А затем начался бунт. Перекрытие дорог, стычки с полицией. Запад забурлил. И если бы Турекулов поехал туда и возглавил движение, этим, в столице, не поздоровилось бы. И у них выход был один: либо дать ему высокую должность, либо…

* * *

Карабаев улетел. Но, как говорится, обещал вернуться. А Дубравин остался ждать свой обратный рейс на Москву. И думать. Крепко думать обо всем, что узнал за время поисков завещания умершего друга.

Часть III. Путь Суперхана

I

«Было время разбрасывать камни, а теперь надо собирать!» — подумал Дубравин, стоя на берегу у воды и вглядываясь в заросли на другом берегу: не покажется ли оттуда звериная морда, не раздастся ли знакомый рык? Но сегодня в заповеднике тишина. Только ветер-бродяга привычно пробегал по верхушкам деревьев. Лишь мелкая рябь на текучей воде напоминала, что все здесь живое. И река, и лес, и даже сухой, оставшийся с прошлого года, прибрежный камыш. Он направился к дому привычным маршрутом — вверх по зеленому склону.

В последние годы его потянуло на воспоминания о юности. И сейчас, постояв у воды, он решил написать повесть о том, как на самодельном плоту с друзьями спускался по Ульбе. И каждый километр этого плавания был для них открытием и приключением.

«Люди все пытаются изобрести машину времени, — думал он, шагая по тропинке. — А того не понимают, что каждый человек — сам машина времени. И каждый в любую секунду может вернуться в прошлое, заключенное внутри него». Мысль эта так понравилась ему, что он достал из кармана блокнот и записал ее рядом с названием повести «Чистый исток».

Зашел в дом, поднялся к себе в кабинет, сел за стол, подвинул клавиатуру. И… кабинет с его книгами, портретами ушел.

И вот он на реке. Уже их дружной ватагой связан плот. И мчатся мимо них крутые берега. Бегает от одного края плота к другому верный пес Джуля. Стоит на руле круглолицый, курносый Володька: на шее по-пиратски завязан отобранный у Людки цветастый платок, на животе кожаный ремень с бляхой. Ловко орудует гребью…

Дубравин пишет. И курсор бойко бежит по «листу» экрана компьютера — все дальше и дальше…

«…Шурка сидел на краю плота, свесив ноги в прохладную воду. Волны гулко бились в черный горячий бок автомобильной камеры, добирались иногда до колен. Он смотрел то на близко проплывающий берег, то в прозрачную глубину реки. Под плотом пробегали камни, коряги, песчаные островки. Казалось, что он летит на волшебном ковре-самолете над неведомым миром.

Заволновался, забегал по плоту пес. Володька, стоявший лихим викингом у греби, потянул носом и сказал:

— Где-то горит!

Плот вывернул из-за зеленого мыса. Впереди показался небольшой островок. Пожар, разгулявшийся на нем, бушевал с шумом и треском. Горел сухой, стоящий плотной стеной камыш: струйки почти невидимого огня скользили вверх по стеблям, чернели, сгибались стреловидные листья. Когда пламя достигало пушистых верхушек, они вспыхивали яркими факелами. Падали, перебрасывали огонь на соседей.

Выгоревший участок около воды уже был черен. Над рекою плыли дым и пепел. Сильными толчками парни направили громоздкую конструкцию прямо к островку. Учитель Григорий Тихонович быстрее других сориентировался в обстановке:

— Анатолий! Возьми ведро! Будешь заливать! — крикнул он. — Ребята! Растянитесь в цепь с той стороны! Здесь гореть нечему, а там, в конце, видите — кустарник какой маслянистый и сосенки!

Не успели еще камеры уткнуться в отмель, Дубравин уже соскочил по пояс в воду и, увязнув босыми ногами в прибрежном иле, пошел к берегу. За ним горохом посыпались и остальные.

— Амантай! — крикнул он, обернувшись, — Смотри, чтобы плот не унесло! Ах, дьявол! Как горячо! — это его ноги ожег еще не остывший пепел.

Шурка, высоко подпрыгивая, побежал к огню и штормовкой начал сбивать пламя. Благоразумно обувшись, ребята лихорадочно боролись с наступающим огнем. Казаков носился по берегу, выплескивал воду из закопченного ведра. Озеров по примеру Александра орудовал штормовкой.

Вдруг навстречу им, прямо из огня, хрюкая и распространяя удушливый запах горелого, выкатился ослепший, обожженный ежик, завертелся на раскаленной каменистой земле. Ребята в испуге отскочили в стороны. Еж упал на землю. Иглы его еще подергивались, шевелились.

Прибежал наконец на свое место Амантай, который пожалел свою новую штормовку и предпочел вооружиться веткой. Правда, пока он бегал с топором, пока срубил подходящую лапу, огонь на его участке, где сухая осока горела как порох, успел продвинуться далеко вперед.

Первым засек это учитель, похромал к нему, крикнул на ходу Дубравину:

— Иди сюда! Скорее!