Книга живых

— Да ты не переживай! Они все такие. Они жизни не понимают. У них вся жизнь — бизнес… Такое время…

И уже думая совсем о другом:

— Уехали. И слава Кутху… Век бы их не видать. Давай что-нибудь пожевать… Да я пойду соболем займусь…

— Уехали ни цвет ни заря. Чаю только выпили. И бегом… — продолжала ворчать жена, — толком не попрощавшишь.

* * *

В хлопотах и заботах прошло несколько дней.

В субботу утро началось как-то совсем нетипично. Обычно Светлана вставала первой. Пораньше. И принималась хлопотать у огонька. А вот сегодня она что-то не поднималась. И проснувшийся Озеров в конце концов встал первым.

Накинув тулупчик, выскочил на улицу. А тут такой карнавал. Все деревья после вчерашней оттепели покрылись ледяным узором. Будто какая-то мастерица вышла на работу в ночь и сплела эти сверкающие кружева.

«Это оттого, что вчера ветер с океана принес теплый воздух, обратившийся во влажный туман, — подумал Володька. — Он ночью осел на деревьях, а к утру замерз. Надо позвать Светлану. Пусть посмотрит, пока не растаяло это чудо!»

И он вернулся обратно в балаган. Светлана уже проснулась. Но все еще лежала. И странно так смотрит. Только он хотел ей рассказать о чуде расчудесном, как она неожиданно сказала:

— Ты жнаешь, у меня ждешь, — и она приложила ладонь к грудине, — вот ждешь как будто что-то щекочет. Прямо как-то шкрипит. — И она, словно проверяя свои ощущения, кашлянула несколько раз. — И как-то мне леняво. Вялость такая. И не хочетша вштавать ш лежанки…

Володька не ответил на сетования жены. Все бывает. Люди, они ведь не железные. Он просто принялся готовить завтрак сам.

Утро как утро. И ему надо идти поднимать собак. Ехать в тайгу за зверем…

* * *

Удивился он, когда вернулся. Его никто не встретил. Светлана не вышла на лай собак и скрип снега под ногами.

Разобравшись с упряжкой и поставив нарты на место, он, уже слегка обеспокоенный, вошел в балаган.

У потухшего очага пластом лежала укутанная в меховое одеяло жена.

— Что это с тобой? — спросил испуганно Володька-ительмен.

— Жанемогла что-то. Кашель бьет. И температура поднялашь! — ответила она.

— А ты парацетамол прими!

— Я уж две таблетки по два раза принимала. Чуть отпуштит температура. Жначит так. Чаша на два. И опять… Дай мне градушник…

Володька разделся. Принялся возиться у очага.

— Ну вот. Тридцать вошемь, — отозвалась с лежанки Светлана. — Тяжко мне!

— Давай я баню истоплю. Баня, она тебя поправит.

— Давай! А то я не жнаю, что и делать! — сказала жена. И закашляла сухим, лающим кашлем.

— Точно надо баню. Прогреться тебе надо. И потом закутаться. Простуда и выйдет. Ты выпей еще парацетамола, чтобы температуру сбить. И айда в баню…

Сказано — сделано. И как ни ноют старые косточки после целого дня суеты на морозе, а упереться надо.

Баня у Володьки сделана по-черному. Знатная баня. Таких бань уже нигде нет давным-давно.

Принцип такой. Он топит печь без трубы. И дым попадает прямо в баню. Все тепло, которое дают дрова, не улетает в трубу, а остается внутри. КПД — сто процентов. Огонь же нагревает и стоящий на плите огромный металлический решетчатый поддон, на котором лежат камни. Камни калятся докрасна.

Протопишь такую баню. Потом возьмешь тряпку, помоешь ее внутренность от сажи. И смело заходи.

Камни и дым так ее нагревают, что тут себя чувствуешь, как внутри русской печи.

В детстве у них стояла огромная русская печь. В ней женщины пекли хлеба. И частенько практиковали такой метод лечения. Натопят печь. Простывшего ребенка положат в цинковую ванну. И суют на пару минут в печь… Там он, как говорится, прожарится. Так лечили.

Дрова у него сухие, березовые. Торят с гулом и треском. Час-другой — и круглые камни на железе огненно-красные.

Рядом бак, в который он навалил снега.

Снег растаял и стал горячей водой. Одно слово — пожалте париться.

Светлане, конечно, не моглось. Но он все равно разложил ее смуглое тело на горячем полке. И прошелся можжевеловым, размоченным веничком и по спине, и по круглым выпуклым ягодицам.

Потом закутал ее в свою парку с головы до пят. И отнес в жарко натопленный балаган. Напоил горячим чаем с малиной. И еще долго сидел у огонька, чувствуя, как сами собою закрываются глаза, смыкаются веки и беспокойный сон овладевает им.

* * *

Наутро легче не стало. Злая болесть не уходила. Светлана давилась сухим лающим кашлем и, свернувшись калачиком, никак не могла прокашляться. Проклятая шкала на градуснике показывала все те же тридцать восемь.

И к вечеру, после всех дневных мытарств, Володька решил просить здоровья у духов.

Ритуал был отработан до мелочей давным-давно.

Он вылез из своих конайтов и длинной ительменской рубахи. И сразу из старинного балагана исчез кандидат биологических наук, удачливый охотник и этнопредприниматель Володька Озеров. А объявился татуированный от подбородка до пяток ительменский шаман.

Перед началом обряда выпил, как всегда, настоянную на травах «огненную воду». Пожевал, закусывая, шляпку мухомора.

Надел на руку расшитую бисером шаманскую кожаную рукавицу.

Затем взял священную колотушку, сделанную из священного дерева — лиственницы. Поднял бубен — «дом духов».